Владимир Маяковский - Том 9. Стихотворения 1928

Фельетонов ягодки —
            рецензий цветочки…
Некуда деваться дальше!
Мы знаем
    о писателях
            всё до точки:
о великих
    и о
      захудалейших.
Внимает
      критик
         тише тли,
не смолк ли Жаров * ?
           пишет ли?..
Разносят
      открытки
       Никулина * вид,
мы знаем,
         что́Никулин:
как поживает,
      что творит,
не хвор,
   не пьет коньяку ли.
Богемские
    новости
       жадно глотая,
орем —
   «Расхвали,
          раскатай его!»
Мы знаем,
    чем
      фарширован Катаев * ,
и какие
   формы у Катаева
С писателем
        нянчась
         как с писаной торбой,
расхвалит
    Ермилов *
          милого,
а Горбов *
       в ответ,
           как верблюд двугорбый,
наплюнет
    статьей
       на Ермилова.
Читатель
       зрачком
       по статье поелозит
и хлопнет
    себя
      по ляжке:
«Зачем
   в такой лошадиной дозе
подносится
    разный Малашкин * ?!»
Рабочему
       хочется
       держаться в курсе
и этой книги
         и той,
но мы не хотим —
          не в рабочем вкусе —
забыв,
   что бывают
          жареные гуси,
питаться
       одной
          духовной едой.
Мы можем
    распутать
         в миг единый
сложные
       поэтические
            путы,
но черт его знает,
       что едим мы
и в какую
        гадость
       обуты?!
Малашкиным
      и в переплете
            не обуется босой,
но одинаково
      голодный,
          босой
на последний
      двугривенный свой
любит,
   шельмец,
          побаловаться колбасой.
Тому,
     у кого
    от голода слюна,
мало утешительны
          и странны
указания,
       что зато-де —
             «Луна»
у вас
 повисла
      «с правой стороны» * .
Давайте
   затеем
      новый спор мы —
сойдитесь,
    критик и апологет,
вскройте,
       соответствуют ли
               сапожные формы
содержанию —
         моей ноге?
Учти,
     за башмаками
          по магазинам лазя,
стоят дорого
        или дёшевы,
крепок ли
    у башмака
         материальный базис,
то есть —
    хороши ли подошвы?
Явитесь,
      критики
       новой масти,
пишите,
   с чего желудок пучит.
Может,
   новатор —
       колбасный мастер,
а может,
      просто
          бандит-попутчик.
Учтя
    многолюдность
         колбасных жертв,
обсудим
      во весь
          критический азарт,
современен ли
      в сосисках
          фарш-сюжет,
или
 протух
    неделю назад.
Товарищ!
       К вещам
       пером приценься,
критикуй поэмы,
       рецензируй басни.
Но слушай окрик:
       «Даешь
          рецензии
на произведения
           сапожной и колбасной!»

Расклокотался в колокол Герцен * ,
чуть
 языком
       не отбил бочок…
И дозвонился!
      Скрипнули дверцы,
все повалили
      в его кабачок.
Обыватель любопытен —
все узнать бы о пиите!
Увидать
   в питье,
          в едении
автора произведения.
Не удержишь на веревке!
Люди лезут…
      Валят валом.
Здесь
     свои командировки
пропивать провинциалам.
С «шимми»,
       с «фоксами» знакомясь,
мечут искры из очков
на чудовищную помесь —
помесь вальса
      с казачком.
За ножками котлет свиных
компания ответственных.
На искусительнице-змие
глазами
   чуть не женятся,
но буркают —
      «Буржуазия…
богемцы…
    разложеньице…»
Не девицы —
      а растраты.
Раз
 взглянув
       на этих дев,
каждый
   должен
         стать кастратом,
навсегда охолодев.
Вертят глазом
      так и этак,
улыбаются уста
тем,
 кто вписан в финанкете
скромным именем —
         «кустарь».
Ус обвис намокшей веткой,
желтое,
   как йод,
пиво
 на шальвары в клетку
сонный русский льет… *
Шепчет дева,
      губки крася,
юбок выставя ажур:
«Ну, поедем…
      что ты, Вася!
Вот те крест —
      не заражу…»
Уехал в брюках клетчатых.
«Где вы те-пе-рь…»
Кто лечит их? *
Богемою
       себя не пачкая,
сидит холеная нэпачка;
два иностранца
ее,
     за духи,
выловят в танцах
из этой ухи.
В конце
   унылый начинающий —
не укупить ему вина еще.
В реках пива,
      в ливнях водок,
соблюдая юный стыд,
он сидит
       и ждет кого-то,
кто придет
    и угостит.
Сидят они,
    сижу и я,
по славу Герцена жуя.
Герцен, Герцен,
          загробным вечером,
скажите пожалуйста,
         вам не снится ли,
как вас
   удивительно увековечили
пивом,
   фокстротом
          и венским шницелем?
Прав
    один рифмач упорный,
в трезвом будучи уме,
на дверях
       мужской уборной
бодро
     вывел резюме:
«Хрен цена
вашему дому Герцена».
Обычно
   заборные надписи плоски,
но с этой — согласен!
         В. Маяковский.