Василий Бетаки - За полвека

Не сохраняем ничего — но каждый

Невнятным ожиданием палим:

А вдруг в безмерности найдётся мера?

Так мы идём путями Агасфера

И первого свидания не длим.

2.

И первого свидания не длим

Не потому, что ищем Эльдорадо,

Не потому, что новую отраду

Легко предпочитаем тем, былым —

Нет! Город, нас взрастивший, стал двойным:

Не зря в низинах северного ада

Возник он — жёлто-белая Эллада —

Своей парадоксальностью томим,

Как пальма у полярного болота,

Как Пётр с ключом — и адовы ворота…

Простившись с ним, мы многое простим,

И сон его гнилой не потревожим;

Но быть его рабами мы не можем,

Иначе всех проглотит "Третий Рим".

3.

Иначе всех проглотит "Третий Рим",

А мы, кто только будущим богаты,

Навек замолкнем, вдоль дорог распяты,

Иль под молитвы на кострах сгорим.

А уцелеют серые как дым

Казённые бетонные догматы,

Бумажные цветы, да казематы,

Да некий свет, обещанный слепым.

Не зря по Праге скрежетал металл:

Он всех, кто не оглох, предупреждал

О наступленье времени такого,

Когда опять под триумфальный звон

Рабы рабов обрубят цепь времён

И память не сумеет влиться в слово.

4.

И память не сумеет влиться в слово

У тех, кому прозренье не дано,

Кто прошлого туманное окно

Сменить на мир бескрайный не готовы,

Кому звучанье языка иного

Немыслимо, враждебно и темно,

Кто золотит картонные оковы

И уксус принимает за вино…

А нам, презревшим тесные берлоги,

Понятны и близки любые боги,

Любые листья на любом стволе,

В Стамбуле турком быть, в Афинах — греком,

Не быть никем, быть просто человеком:

Мы всюду дома, только б на Земле.

5.

Мы всюду дома. Только б на Земле

Вновь идолов живых не наплодили,

Чтоб нас заставить кланяться горилле,

Но втихаря летать на помеле.

Нет, лучше в честном кожаном седле

Провековать, глотая тучи пыли…

А те, кто лбы в поклонах не разбили,

Пусть дышат, если дышится в петле.

Похлёбка есть для каждого раба.

В ней — долг и честь, в ней — вера и судьба…

Она, по счастью, мало нам знакома,

Но и понюхав, не избыть стыда!

А потому — дай Бог, чтоб никогда

Нам не грозил цепями призрак дома.

6.

Нам не грозил цепями призрак дома

Не потому, что нет его для нас,

А потому что вдруг, в какой-то час

Чужое можно предпочесть родному:

Ведь не равна одна страница тому,

И перечитывай хоть в сотый раз —

Нет больше пищи для ума и глаз,

Одно лишь утешенье, что знакома…

Прав был Улисс, и жалок был Эней:

Я верую в сожженье кораблей,

Пусть мачты вспыхивают, как солома,

Пока леса растут и есть топор,

Мы всё плывём, благословя простор

И верою в самих себя ведомы.

7.

И верою в самих себя ведомы,

Мечтая, не идём в рабы к мечте.

Смысл жизни, обретённый в пустоте,

Не уложить в простые аксиомы.

Любым векам и странам мы знакомы:

Живёт апокриф странный на листе

Старинного пергаментного тома.

И кто-нибудь, открыв страницы те,

Прочтёт о Серых Ангелах преданье.

Мы — не жрецы, не жертвы для закланья,

Мы навсегда верны одной Земле.

Рай нас отверг, и серный Ад не принял,

Мы средь людей… Отвеку и поныне

Ни свету мы не отданы, ни мгле.

8.

Ни свету мы не отданы, ни мгле,

И под аркан не подставляем шею,

Умеем всё терять и не жалеем,

Хоть втайне и мечтаем о тепле.

Но соль морей не сохнет на весле,

Ветра по расписанию не веют,

Отечества пророки не имеют,

И птица не завидует пчеле.

Omnia mea — мысли, краски, звуки,

Да женские ласкающие руки —

Иных от жизни нам не надо благ,

И суета сует так мало значит!

Пускай свистят нам вслед, пускай судачат,

Пускай рядят хоть в шутовской колпак!

9.

Пускай рядят хоть в шутовской колпак —

Мы сами балагану знаем цену:

Скрипучую раскрашенную сцену

Преображаем, как бездумный маг,

В минутный храм поэтов и бродяг,

И озорство предпочитаем плену.

Ну, конура, вынюхивай измену —

Язык от лая набок, словно флаг!

А лицедей, творец бродячих истин,

Приманчив для тебя и — ненавистен.

Но что волкам до суетных дворняг?

Пусть лижут цепь. Мы не разделим с ними

Наш тайный тост под звёздами немыми:

Пророк, а не беглец наш каждый шаг.

10.

Пророк, а не беглец — наш каждый шаг.

Но песнь Лилит не хочет слышать Ева.

И всё же сохранится тень напева

В крови столетий и в пыли бумаг.