Генри Лонгфелло - Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Но из его милосердия выросла лютая гибель, и дрожащие монархи приходят опять,
С ними их обычная свита: сборщик податей, поп, палач,
Тюремщик, вельможа, законник, солдат и шпион.
Но сзади всех, смотри, какой-то призрак крадется,
Неясный, как ночь, весь с головою укутан в бесконечную пунцовую ткань,
Не видно ни глаз, ни лица;
Только палец изогнутый, словно головка змеи,
Из багряных одежд появился и указует куда-то.

А в свежих могилах лежат окровавленные юноши,
И веревка виселицы туго натянута, и носятся пули князей, и победившие гады смеются,
Но все это приносит плоды, и эти плоды благодатны.

Эти трупы юношей,
Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца, пронзенные серым свинцом,
Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их невозможно убить.
Они живут, о короли, в других, таких же юных,
Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас,
Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею.

В каждой могиле борца есть семя свободы, из этого семени вырастет новый посев,
Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега.

Кого бы ни убили тираны, его душа никуда не исчезает,
Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает, советует.

Свобода! пусть другие не верят в тебя, но я верю в тебя до конца!

Что, этот дом заколочен? хозяин куда-то исчез?
Ничего, приготовьтесь для встречи, ждите его неустанно.
Он скоро вернется, вот уже спешат его гонцы.

Держи его с угрюмой злостью, — гляди, что оно посылает назад (кто это там? неужели это ты?),
Снаружи нарядный костюм, внутри мерзость и прах,
Уже нет ни сверкающих глаз, ни звонкого голоса, ни упругой походки,
Теперь у тебя руки раба, и глаза, и голос, и походка раба,
Дыханье пропойцы, лицо объедалы, плоть, пораженная дурною болезнью,
Легкие отгнивают у тебя по кускам, желудок дрянной, истощенный,
Суставы поражены ревматизмом, нутро набито мерзопакостной дрянью,
Кровь циркулирует темной ядовитой струей.
Вместо слов — бормотня, слух и осязание притуплены,
Не осталось ни мозга, ни сердца, исчез магнетизм пола, —
Вот что из зеркала глянет на тебя перед тем, как ты отсюда уйдешь,
Такой итог, и так скоро — после такого начала!

Божественный Друг, безупречный Товарищ,
Уверенно ждущий, невидимый, но существующий, —
Будь моим Богом.

Ты, ты, Человек-Идеал,
Честный, умелый, прекрасный, уверенный, любящий,
Совершенный телом и безграничный духом, —
Будь моим Богом.

О Смерть (ибо Жизнь мне уже служила),
Ты, вводящая нас в чертоги небесные, —
Будь моим Богом.

Нечто, нечто от самых могучих, лучших, кого я знаю, вижу, воображаю
(Чтобы косности узы порвать на тебе, о душа), —
Будь моим Богом.

Все великие помыслы и устремленья народов,
Все деянья и подвиги высшего одушевления, —
Будьте моими Богами.

А также Пространство и Время,
А также форма Земли, божественная и чудесная,
А также иные прекрасные формы, достойные преклонения,
А также сверкающий шар солнца, а также звезды в ночи, —
Будьте моими Богами.

Когда я слушал ученого астронома
И он выводил предо мною целые столбцы мудрых цифр
И показывал небесные карты, диаграммы для измерения звезд,
Я сидел в аудитории и слушал его, и все рукоплескали ему,
Но скоро — я и сам не пойму отчего — мне стало так нудно и скучно,
И как я был счастлив, когда выскользнул прочь и в полном молчании зашагал одинокий
Среди влажной таинственной ночи
И взглядывал порою на звезды.

О я! О жизнь! Изо всех неотвязных вопросов
О бесконечной чреде маловеров, о безумцах, заполнивших города,
О себе самом с неизменным упреком себе (ибо кто безумней меня и кто маловерней?)
О глазах, напрасно мечтающих видеть свет, о низменных целях и вечной борьбе за жизнь,
О ничтожных плодах усилий, о трудолюбивых оборванных людях вокруг меня ежедневно,
О пустых и бесплодных годах столь многих других, с которыми путь мой сплетала судьба, —
Вопрос: «О я!» — так печален и неотвязен. Что хорошего в этом,
О я, о жизнь?