Роберт Фрост - Избранное

Движенье крылышек

прозрачных и проворных…

Самоуверенно жужжит, а злое жало

Как штык торчит -

кому б оно ни угрожало!

Но всё равно эгоцентризм её дурной

Не хуже, чем… да у любой иной иной…

Нашёл я паука. он толстый был и белый,

И на цветах, на тех, что синие обычно,

Сухого мотылька, белее мела, ел он,

Мне эти буквы смерти были непривычны,

Ну, как инградиенты ведминского зелья.

Да, утро началось неправильно и странно,

И пенные цветы, и тот паук жестянный,

И крылья мёртвые, белей бумажных змеев…

Зачем же тот цветок, стал белым, а не синим?

И белый мотылёк был позван вечной тьмою?

И для чего паук был бел, как смертный иней?

Быть может тьма вот так и шлёт нам устрашенье?

И умысел её — весь мир сравнить с зимою?

Зачем до мелочей снисходит Провиденье?

Явились звёзд бесчисленных зрачки…

А тут, в саду, так мелки, так легки

Соперничают с ними светляки.

Нет, звёздами в душе — им не бывать,

Ведь сколько звёзды не изображать,

Им, всё же, эту роль не доиграть!

Великий Сверхпёс

Небесный зверюга

Из-за горизонта

Вскочил упруго,

Без отдыха он,

На задних лапах

Всю ночь пропляшет

Свой путь на Запад.

Пусть я — недопёс,

Но сегодня мы

Будем лаять вместе

Сквозь толщу тьмы.

Любовь их, может быть, и завела бы

По склону, по крутой тропинке дальше,

Но всё равно б они остановились:

Ночь близилась — пора и повернуть,

Припомнились промоины да камни,

А в темноте всё это… Вдруг — стена

Полуразрушена, плющом увита,

Колючей проволокой… И они

Остановились, всё своё стремленье

Вложив в заветное "туда нельзя"…

Там в сумерках тропинка растворялась,

И если камень скатится по ней,

То сам собой, без чьих-нибудь усилий…

Они вздохнули: "Вот и всё, наверно?

Спокойной ночи, лес…" Но нет, не всё:

Под елкой там стояла олениха.

На них она смотрела через стену,

На том же расстоянье от стены,

Что и они. В её зеркальном мире

Они глядели на неё, она же -

На них… Недвижное так плохо видно:

Как будто бы два вертикальных камня

В её глазах туманных отразились,

А страха не было в них и следа.

Так что-то странное, но — безопасно…

И не задумавшись, она вздохнула

И медленно куда-то вдоль стены…

"Ну вот и всё. Чего ж ещё желать-то?"

Но нет, не всё: Храпящий долгий звук

Не дал им шелохнуться. Из-за елки

На них олень воззрился через стену,

На том же расстоянье от стены,

Что и они… Да нет, не олениха -

Олень рогатый, с мощными ноздрями.

Он вопросительно смотрел на них:

"Ну почему же вы так неподвижны?

А может быть вы вовсе не живые?"

И тут они почувствовали вызов:

Но протяни ладонь — и волшебство

Разрушится… Он тихо повернулся

И медленно куда-то вдоль стены…

Так двое видели двоих. Ну разве

Не всё равно с чей стороны смотреть?

"Ну уж теперь-то всё?" И было всё.

Они ещё стояли неподвижно,

Какая-то огромная волна

Накрыла их. Непрошенную милость

Явила жизнь, заставив их поверить:

Земля ответит на любовь любовью…

Медведь облапил деревце, и грубо

Прижал к себе, и вишни, словно губы,

Как будто на прощанье целовал…

И ветви в небо отпустив, упал,

Спихнул валун из каменной ограды,

И покатившись вниз, на дно оврага,

Задел колючей проволокой бок,

Оставив на колючках шерсти клок.

Так, вольно двигаясь сквозь лес зеленый,

Медведь гуляет, клеткой не стеснённый.

В просторном мире славно жить зверям -

Во всей Вселенной тесно мне и вам.

Мы как медведи в узкой клетке бродим,

Весь день в бессильной ярости проводим,

Не отдыхая, шаркая, стуча,

Зачем-то нерешительно мотая,

Башкою от плеча и до плеча…

Закрыв глаза и морду задирая,

Садимся на фундаментальный зад,

И в небо мутные глаза глядят.

То в звездах роемся, то в микромире,

Надеясь, что пространство станет шире.

Труд безнадёжен, но зато упрям.

Ну как ещё не надоело нам

В экстазе, вряд ли искреннем, качаться,

То с тем, то с этим греком соглашаться,

Когда нам начинает вдруг казаться,

Что в нём-то мы сумели разобраться…

И все равно, ты хоть броди, хоть стой —

Вид трогательный, жалкий и пустой.

И дом сгорел, чтоб возвратить