Роберт Силверберг: Избранные произведения. II том

К площади, на которой в Борлааме проводились аукционы, чужеземец подошел в то время, когда на ней продавали протея. Звали чужеземца Барр Херндон. Это был высокий мужчина с гордым лицом, отмеченным печатью одиночества. Но не таким он родился, хотя и его собственное, первоначальное лицо было в равной степени гордым, а сам он, прежний, был столь же одинок.

Плечами он проложил себе путь через толпу. День был теплый, душный, и немало праздных зевак собралось здесь, чтобы поглазеть на аукцион. Проводил его какой-то агозлид, маленький и толстый, но с голосом, напоминавшим рев быка. В вытянутой руке он держал протея, то и дело стискивая его, чтобы заставить принимать самые различные формы.

— Смотрите, леди и джентльмены, смотрите, какое множество необычных и захватывающих образов!

Как раз в этот момент протей принял форму восьмилучевой звезды, сердцевина которой была голубовато-зеленой, а каждая конечность — огненно-красной. Побуждаемый тычками безжалостного аукционера, он изменялся по мере того, как молекулы его тела теряли сцепление и отыскивали новую устойчивую структуру…

…змеи, дерева, ядовитой рогатой лягушки…

Агозлид торжествующе скалился перед толпой, показывая все пятьдесят своих желтых зубов, длиной до трех сантиметров.

— Ну, какую цену предлагаете? — требующим тоном прокаркал он на гортанном языке Борлаама. — Кто хочет купить это создание из далекой планетной системы?

— Пять стеллоров, — произнесла ярко накрашенная борлаамская аристократка, стоявшая впереди.

— Пять стеллоров? Любопытно, миледи. А кто начнет с пятидесяти? Со ста?

Барр Херндон прищурился, чтобы получше рассмотреть протея. Ему уже доводилось встречаться с изменчивыми формами жизни, и он располагал кое-какими сведениями об их особенностях. Это были очень своеобразные создания, жизнь которых превращалась в сплошные мучения, ни на мгновенье не прекращающиеся с того момента, как они лишались родных мест обитания. Их плоть обладала способностью непрерывно видоизменяться, принимая самые экзотические формы. Каждое такое изменение вызывало у этих созданий муки не меньшие, чем те, которые испытывали люди, когда у них обрывали конечности на дыбе при колесовании.

— Пятьдесят стеллоров, — прокудахтал один из придворных Властителей Креллига, неограниченного правителя обширной планеты Борлаам. — Пятьдесят за протея.

— Кто назовет семьдесят пять? — спросил агозлид у толпы. — Я доставил сюда это существо ценой жизни трех рабов, каждый из которых ныне пошел бы не меньше, чем за сотню. Вы хотите, чтобы я оказался в убытке? Стеллоров тысяч на пять?

— Семьдесят пять, — раздался голос из толпы.

— Восемьдесят, — последовал немедленный ответ.

— Сто, — предложила аристократка из первого ряда. Хищное лицо агозлида стало смягчаться по мере стихийного роста назначаемой цены. Протей продолжал непрерывно извиваться, принимая все более причудливые и вместе с тем жалкие формы. Херндон тесно сжал губы. Ему было хорошо известно, что такое подлинное страдание.

— Двести, — спокойно произнес он.

— О, новый голос! — возопил, ликуя, аукционер. — Голос из задних рядов! Вы, кажется, сказали, пятьсот?

— Двести, — хладнокровно повторил Херндон.

— Двести пятьдесят, — поспешил набавить цену стоявший по соседству какой-то аристократ.

— И еще двадцать пять, — сказал, молчавший до сих пор, владелец цирка.

Херндон нахмурился. Теперь, когда он вступил в торги, он — как и в чем-нибудь другом — всецело увлекся происходящим. Он ни за что не уступит другим этого протея.

— Четыреста, — уверенно предложил он. На мгновение над аукционным кругом воцарилась такая тишина, что даже были слышны с моря крики чаек, устремлявшихся вниз за добычей. Затем раздался спокойный голос из первого ряда:

— Четыреста пятьдесят.

— Пятьсот, — предложил Херндон.

— Пятьсот пятьдесят.

Херндон ответил не сразу, и аукционер-агозлид вытянул свою одутловатую короткую шею, высматривая, кто еще набавит цену.

— Я слыхал пятьсот пятьдесят, — тягуче, нараспев произнес он. — Недурно, но пока что недостаточно.