Но старое, маркиз, не хочет отступать.
Оно приходит вновь, цепляется опять
И, когти обломав, безумием объято,
Шлет волны старые, шлет старых гроз раскаты,
Шлет прежний мрак, крича: «Долой, на эшафот!»
Рыдает, буйствует, и воет, и грызет.
А новое ему: «Ступай, милейший, мимо!»
Так май, тряхнув уздой, перегоняет зиму;
Так отрицание огромного Вчера
Зовется Завтра ; так, когда придет пора,
Изменник, старые бросаю я ботинки;
Так каждый мотылек — лишь ренегат личинки;
Так отрицанье зла — любовь; когда она
Из плена вырвалась, лучей, огней полна,
Чтоб в небе засиять меж знаков Зодиака,
То солнце в мир вошло как отрицанье мрака.
Нет, вы не волк, маркиз, что скрыться в чаще рад,
Но вы француз. Итак, вы кельтов ренегат, —
Так дайте руку мне, не будьте так суровы.
Ничто в моей душе, я повторяю снова,
Не изменилось, нет. Я и доныне тот,
Кто к долгу светлому прямым путем идет,
Кто жаждет истины, добра, величья, права,
Как Иов трепеща, дрожа как в поле травы.
Все тот же человек, все тот же мальчик я,
Но как-то на заре умчалась мысль моя
В широкие края, в простор, зовущий к бою;
Встал новый горизонт над прежнею душою,
И изменилось все, но не внутри — вовне.
Я внял истории, и вот открылось мне,
Как по ступеням вверх, неся ковчег завета,
Шли поколения в упорной жажде света.
И прежние глаза иначе смотрят в мир.
И я ли виноват, что солнечный эфир
Просторней и синей, чем потолки Версаля?
При пламенных словах «Свобода», «Братство» я ли
Виновен, что в груди огнем они горят?
Так, если на заре зажегся чей-то взгляд,
Вините не его, а яркий луч рассвета, —
Да, солнце, а не глаз вините вы за это.
Вы вопрошаете: «Куда ведет твой путь?»
Не знаю. Путь прямой не может обмануть.
Раз сумрак — позади, а свет — передо мною,
То прочь тогда с пути препятствие любое.
Смотрю и верю я и так иду вперед,
О будущем своем не ведая забот.
Вы, люди прошлого, вы, паладины мрака,
Ведете на меня атаку за атакой,
Но сдерживаю я ваш сумрачный отряд,
Лонгвуд и Горица без спора подтвердят,
Что я не оскорблял священного изгнанья.
Несчастье — это ночь. Но в бездне той — сиянье:
Венчают сонмы звезд людей и небосклон, —
То знали короли, когда теряли трон.
О, я не устаю в часы вечерней тени
Грустить с изгнанником и, преклонив колени
У гроба, утешать ушедших навсегда;
И из могил своих они мне шепчут: «Да».
И это знает мать и рада цели новой,
К которой я иду по жизненному зову,
Из гроба темного ей виден правды свет, —
Ведь жалкой плотью дух лишь временно одет.
О, нам любить, страдать, жалеть, бороться надо!
Мать знает, что обман я превозмог, что взгляды
Мои открытые направлены вперед,
Что не боюсь труда, опасностей, невзгод,
Что Завтра тороплю, жду будущего века
С великим подвигом: возвысить человека!
Веселье, грусть, успех, провал, паденье, взлет —
От высшей цели той ничто не отвлечет
Моей мечты, любви, шагов, горенья, силы!
И это видишь ты, священная могила!
Пусть оскорблениям, утратам нет числа,
Но я не преклоню высокого чела,
Душа моя горда, чиста и непреклонна
И знает, что всегда, как светоч отдаленный,
Куда бы ни был я судьбою увлечен,
Сквозь грохотанье гроз, сквозь ветра буйный стон,
Сквозь вечер и рассвет, сквозь радость и страданье,
Мне материнских глаз благовестит сиянье.
Париж, июнь 1846
Приписку делаю я через девять лет.
Насторожил я слух. Вас, вероятно, нет
В числе живых, маркиз! Ну что ж, я научился
Общаться с мертвыми. Ага, ваш гроб раскрылся…
«Ты где?» На воле я, как вы. «Ты мертв?» Во мгле,
Водою окружен, живу я на скале.
Лишь изредка моряк, измученный волнами,
Находит здесь приют, обняв утес руками.
«А дальше?» — слышу я. — Отныне суждено
Мне одиночество. Лицо его одно.
И вижу я всегда: пучину, волн извивы
Да в небе стаи туч, плывущих молчаливо;
А ночью ураган трясет мой ветхий дом,
Слив тучи с волнами в неистовстве одном;
И горизонт покрыт кругом завесой черной,
И злоба издали клеймит меня упорно…
Ступлю ли на гранит — он превратится в прах,
И ветер — даже тот, как будто чуя страх,
Мне лишь вполголоса передает прощальный
Привет таинственный от друга, робкий, дальний.
Все тише жизнь моя. Я чужд теперь живым,
И все мои мечты развеялись как дым.
Слежу беспомощно, как дней моих теченье
Скрывает саваном холодное забвенье.
Я выбрал место сам: над морем, под скалой,
Откуда даль видна. Там гроб зароют мой.
Гром океана там всех голосов сильнее.
И там провал во мрак «Ну что ж?»
Я не жалею.
Читать дальше