Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

Да, были вы из тех, которые вначале
Ни Франции, ни тьмы, ни волн не понимали,
Смеясь, считали их невинным озорством.
Вы в жалобах веков, в их вое громовом
В грозящей вам толпе псов увидали свору.
Вы думали — мятеж, шатающий опоры,
И голод, и толпа решат салонный спор.
Когда полнощный вихрь захватывал простор
И Революция богинею суровой
Вставала, грозная, у двери тайны новой, —
Не видя ни когтей, ни блеска страшных глаз,
На тьму, готовую обрушиться на вас,
Бросая гордые, насмешливые взгляды,
Со сфинксом молодым играли вы в шарады.
«Увы, — твердили вы, — восстанье бедноты
В безумье перешло заветные черты.
Ужель немыслимо добиться было мира,
Народу вольность дав, а королю — порфиру?
Народ, не тронувший венчанной головы,
Великим мог бы быть». Потом вздыхали вы:
«Мудрейшие спасти нам не сумели трона,
Нет больше королей, Парижа-Вавилона!
Где Монтеспан, Марли? Где Ментенон, Сен-Сир?
Мертвы!» Но, боже мой, могли ли дать нам мир
Слепцы, мечтавшие все нравы, все режимы,
Свободу нации, закон ненарушимый
И кодекс прежних лет — все склеить как-нибудь
И Революцию в монархию обуть?
Но туфля лопнула на мощной лапе львиной!

2

Потом для вас, маркиз, я канул как в пучину,
И ветры буйные во все концы земли
И судьбы, и сердца, и мысли разнесли.
Так каждому в ночи блестит заря другая,
Так прививается к душе душа вторая.
Пусть это та же ветвь, другой цветок на ней.
Я знал борьбу, и труд, и горе, и людей,
Чья дружба ложная — как змеи, как тенета;
Встречал за скорбью скорбь и умножал заботы —
И вас, маркиз, забыл, сознаюсь прямо в том.
Вдруг, слышу я, шаги, вот входят, слышу, в дом.
И кто-то мне кричит: «Отступник!» Как же это?
Я до сих пор считал, что я глашатай света!
Да, это голос ваш. Как старенький Фронзак,
К Террору в пасть попав, вы испугались так,
Что, уж проглочены почти наполовину,
Вы все же спорите. Да, разность лет причина
Тому, что я для вас все тот же мальчуган.
И вот, хотя глаза окутал вам туман,
Кричите грубо вы, с лицом, налитым кровью:
«Эй, что там за бандит? И что за пустословье?»
На предков указав не пальцем, кулаком,
Вы мне о матери твердите, о былом…
Целую ноги я ее священной тени.
А вы: «Позор и стыд! — кричите в исступленье. —
В ужасный этот век ни в ком смиренья нет!»
Зачем и почему, на все вам дай ответ.
«Ламбеск, Марат, Шаретт и Робеспьер!» — со злобой
Взываете вы к тем, что скрыты тенью гроба.
Но как изысканный ваш изменился тон!
Я — «либералишка», я в «зверя» превращен,
Я, песни улицы горланя до упаду,
Охрип и подсмотреть влезаю на ограду.
«Откуда ты, куда? Что задираешь нос?
Где был ты до сих пор? Что делал ты?» — «Я рос».
Как, оттого, что я рожден под кровлей дома,
Где призрак видели Гоморры и Содома
Во всем, ломающем заветы старины,
Как, оттого, что мать когда-то, в дни войны,
Спасла в Вандее жизнь двенадцати аббатам;
Что я, родясь в кругу старинном и богатом,
Глазами прадедов научен был смотреть;
Что птицей малою, попавшеюся в сеть,
Чтоб улететь в леса, чтоб сбросить с плеч насилье,
Я в клетке вырастить себе был должен крылья;
Что, видя мальчика невинного удел,
Я смерть Людовика Семнадцатого пел;
Что, с детства восприяв неправую идею,
Не видя Франции, я видел лишь Вандею;
Что был в моих стихах героем возглашен
Шуан, а не Марсо, Стофле, а не Дантон;
Что за вандейцем я не видел человека;
Что полуграмотно читал я книгу века;
За то, что королей я прославлял тогда, —
Я должен в глупости погрязнуть навсегда?
Я должен времени: «Назад!» кричать, идее:
«Стой!», светлой истине: «Проваливай скорее!»
Кусты кропилами считать обязан я?
Средь бесконечного живого бытия
Я должен выставить невежество как знамя?
С Лагарпом, с Лорике сидеть под их замками?
Быть, но не жить? Смотреть, но только не вперед?
Не в звездах, в лилиях небесный видеть свод,
Не подымая глаз, идти одной дорогой?

3

О, короли затмить умеют даже бога
В лазури.

4

Слушайте. Да, жил и мыслил я;
И я прозрел, узнав всю горечь бытия.
Вы руку на моей держали колыбели
И пропитать мой ум своей мечтой сумели.
Я был колесиком, а осью вы, маркиз.
О праве, истине, о том, где верх, где низ,
Вы очень ложные внушили мне понятья;
Но я давно простил и вам и вашей братье.
Вися над пустотой, я рос и вкривь и вкось,
Но спину выпрямить мне все же удалось.
Мысль — это строгий суд над властью произвола.
И за руку меня жизнь привела в ту школу,
Где учится в тиши вся юная земля:
В леса тенистые, в широкие поля.
Я мыслил, я мечтал в лугах, где пели воды,
И первые мои неопытные оды
Остались позади, затеряны в полях.
И видел радость я, и видел также страх.
Пока вы мне, маркиз, расстраивали лиру,
Я вырвался от вас и дивной книги мира
Старался одолеть мудреную печать,
И научился я простор полей листать,
И в этой библии читал я, слог за слогом,
О горе с радостью, бредущих по дорогам.
Там звезды я узрел в лазурных небесах,
И воды, и цветы, и свиток тот в руках
У хладной статуи безглазой, у вселенной.
В той книге ночь темней от молнии мгновенной,
И к бесконечности стремится океан.
Под дубом, милым мне, среди родных полян,
Я стал сильней, добрей, дышала грудь свободой,
И в равновесии я был со всей природой.
Бледнея и дрожа, я понял, что всегда
Мрак заявляет: «нет», а звезды шепчут: «да»
Я смысла темных фраз искал, я видел груды
Различных чисел, форм, и я нашел повсюду
Любовь, свободу, жизнь! Они — закон земли!
А извращение природы — короли.