Ноябрь 1846, в День всех усопших
Когда еще мы обитали
Там, на холмах, в краю родном,
Где льются воды, блещут дали,
Где возле леса был наш дом,
Ей десять минуло, мне — тридцать;
Я заменял ей мир в те дни.
Как свежий запах трав струится,
Там, под деревьями, в тени!
Она мне счастье приносила, —
Все удавалось, день блистал.
«Отец!» — она мне говорила,
И я всем сердцем отвечал.
Я слушал сквозь полет мечтаний
Ее бесхитростный рассказ,
И мысль мою вело в тумане
Сиянье этих детских глаз.
Она так гордо выступала,
Когда я руку ей давал,
Она в лугах цветы срывала,
И нищих взор ее искал.
Их одаряла торопливо,
Чтоб не обидеть никого.
Она была такой красивой
В том платье, — помните его?
Любила поболтать немножко
Под вечер при огне свечи,
И бились бабочки в окошко,
На свет слетаясь к нам в ночи.
Слова приветствия так мило
Звучали у нее всегда!
А взгляд ей небо подарило
Прямой, не лгущий никогда.
Дитя, в мои младые лета
Ниспосланное мне судьбой,
Она была цветком рассвета,
Моею утренней звездой.
В спокойный, теплый вечер летний,
Когда луна светила нам,
Как мы сбегали в дол соседний,
Как мы бродили по лесам!
Потом на свет уединенный,
Домой зовущий с вышины,
Мы возвращались вверх по склону
Вдоль старой каменной стены.
Мы словно чувствовали крылья,
Дивились звездам без числа,
И душу юную лепил я,
Как чистый мед творит пчела.
О ангел мой чистосердечный!
Ты весела была в тот день…
И это все прошло навечно,
Как ветер, как ночная тень!
Вилькье, 4 сентября 1844
Весна! Заря! О, память, в тонком
Луче печали и тепла!
— Когда она была ребенком,
Сестричка ж крошкою была… —
На том холме, что с Монлиньоном
Соединил Сен-Лё собой,
Террасу знаете ль с наклоном
Меж стен — небесной и лесной?
Мы жили там. — Побудь с мечтами,
О сердце, в милом нам былом! —
Я слышал, как она утрами
Играла тихо под окном.
Бесшумно по росе бежала,
Чтоб не будить меня, она;
Моя рука не открывала,
Чтоб не вспугнуть ее, окна.
Смеялись маленькие братцы…
Все в свежей пело там тени:
С природой — наши домочадцы,
А дети — с птицами в те дни!
Я кашлял — и она отважно
Ко мне входила, семеня,
И сообщала мне преважно:
«А дети ждут внизу меня».
И грустно ль, весело ль мне было,
В порядке ль был ее пробор, —
Волшебницей пленялся милой,
Звездой очей моих, мой взор!
Весь день играли мы, бывало.
О, прелесть игр! Чудесный смех!
По вечерам мне заявляла
Она, как старшая из всех:
«Теперь рассказывай нам сказки!
Сейчас мы стул несем, отец».
И эти ангельские глазки
Сияли радостью сердец.
Я измышлял им тьму сражений,
В них жизни вражьей не щадя,
На потолке средь смутных теней
Героев сказки находя.
Четыре милые головки
Смеялись смехом молодым,
Когда брал верх мой карлик ловкий
Над великаном глупым, злым.
Я сочинял поэму смело, —
Гомер и Ариост зараз;
Мать на детей своих смотрела
И грезила под мой рассказ.
Читая в стороне, порою
Дед поднимал глаза от строк;
А я в окне, залитом тьмою,
Кусочек неба видеть мог.
Вилькье, 4 сентября 1846
«Жить под безоблачным иль хмурым небосводом…»
Жить под безоблачным иль хмурым небосводом;
Учиться мудрости у древних год за годом;
Читать Вергилия и Данте в час ночной;
Беспечно уезжать из города весной
И над причудами трактирщика смеяться;
Чертами женщины мелькнувшей опьяняться;
Любить, любимым быть, знать счастье без границ;
Задумчиво внимать веселым трелям птиц;
В кругу своей семьи, открыв глаза с рассветом,
Мать, дочь, сестру встречать улыбкой и приветом;
Газетные статьи за завтраком читать;
Трудиться, веровать, чего-то ожидать,
Пока нам жизнь несет и страсти и страданья;
Речами волновать угрюмые собранья;
Сравнив с достигнутым высокий идеал,
Понять, как ты велик и как ничтожно мал;
Волною быть в толпе, душой — в бурлящем море;
Все в жизни испытать — и радости и горе;
Бороться яростно, любить земную твердь…
Потом, в конце пути, — безмолвие и смерть!
Читать дальше