Георг Гейм: Вечный день

В пустую глубь, вспухающую мукой,
Замирая в глуши. Вдали водопад
Бьется в стену, и горькие скорби
Вихрем вьются по ускользающим ступеням.

За тяжкой дверью — факельное шествие.
Гроб колеблется на плечах,
И медленно, медленно, в дальнем переходе
Под томящим напевом уходит вдаль.

Кто он? Кто покойник? Усталые звуки
Флейт огибают за поворотом поворот,
И темное эхо еще отзывается
Здесь, где в глуши притаился мрак.

Серая полночь едва просвечена
Желтой свечой, и по закоулкам вдаль
Ветер воет собачьим воем,
Вспугивая прахи подпольных склепов.

Тоска беспросветна. А там, вверху,
Блуждает в море ночной скиталец,
Над которым тоже каменный свод
Замкнут в магический узор созвездий.

Первые севы, взбрызнутые дождем,
Зеленеют по склонам убегающих всхолмий.
Две вороны, вспугнутые, слетают [43]
В зеленый овраг, на бурый терновник.

Как над гладью моря застывшие облачка,
За синевой неподвижны горы,
На которые сеется мелкий дождь,
Как трепещущая вуаль, серебристо-серая.

Был самый длинный летний день,
И темный шелк твоих волос,
Как золото, лучился.

Моя рука в твоей руке,
Копыта били по песку
На луговой дороге.

С листвы струился ясный свет,
Плясали эльфы вкруг коней
Над красными цветами.

И ароматами цвели
В наш самый длинный летний день
Решимость и благодарность.

Старая лодка в заглохшей заводи.
Тихое качанье. Заполуденный зной.
Сон влюбленных, усталых от поцелуев.
Мшистый камень в глуби на зеленом дне.

Пифийская одурь. [45]Такая дрема,
Как у богов после вечных пиров.
Белая свеча над бледными покойниками.
Как львиные головы — над долиною облака.

Окаменелый смех идиота.
Запылен кувшин, но не выдохся дух.
Разбитая скрипка в развале хлама.
Воздух ленивый, как перед грозой.

Белый парус на синем горизонте.
Запах луга, манящий пчел.
Золото осени — венцом на рощах.
Поэт, взирающий на злобу глупцов. [46]

Конец соленому воздуху, конец
Пустому морю, играющему скорлупкой.
Конец пустой черте горизонта,
Из-за которой выкарабкивалась луна.

Вот уже в воздухе — большие птицы,
И в перьях блещет небывалая синева.
Исполинские белые распростерли лебеди
Крылья, звучащие слаще арф.

Новые звезды выводят хороводы,
Немые, как рыбы в морях небес.
Изможденные моряки заснули, одурманены
Ветром, в котором жаркий жасмин.

Генуэзец стоит у самого бугшприта [48]
И мечтает в ночь, а внизу, у ног, —
Прозрачные лепестки сквозь зеленую влагу
И белые орхидеи глубоко на дне.

Вечерние облака в золотом небе
Играют ширью безоблачных городов. [49]
В них, как сон о закатном притине солнца,
Мексиканские храмы, золото их крыш.

Облака, играючи, тают в море,
Но в воде дрожит последний огонек —
Малой звездочкой,
Еще нетронутый, зыблется Сальвадор.

Бурые паруса вздуваются на тросах.
Карбасы бороздят серебристый залив.
По бортам свисают сети, тяжелые
От чешуйчатых тел и красных плавников.

Они возвращаются к молу, за которым
Сумеречный город в чадном дыму.
Вечерние огни расплываются зыбкими
Красными пятнами в темной воде.

Плоскоморье каменною плитою
Залегло на синем востоке. День
Встал на колени испить от света
И роняет в воду красный лист из венка.

Золотое облако дрожит вдали —
Это встает из глубин янтарный
Лес, и в сумеречную дымку дня
Широко распростирает желтые ветви.

На ветвях прогнулись потонувшие моряки.
Их волосы свисают в воду, как водоросли.
Звезды, встав в зеленую ночь,
Начинают свое морозное шествие.

Зима врастяжку. По ровной глади
Голубые снега. На дорогах стрелки
На четыре стороны показывают друг другу
Лиловое безмолвие горизонта.

Четыре дороги, все — в пустоту,
Скрестились. Кусты — как стынущие нищие.
Красная рябина блестит печально,
Как птичий глаз. Четыре дороги