Георг Гейм - Вечный день

Шагают по двору в узком кругу.
Шарят глазами холодное пространство.
Взгляд ищет поля, взгляд ищет дерева
И отскакивает от голых и белых стен.

Круг за кругом черные следы,
Как будто мельничное вращается колесо. [11]
И как монашеское темя —
Середина двора — голая и белая.

Дождь моросит на короткие куртки.
Серые стены уходят ввысь:
Маленькие окошки, ящичные заслонки,
Как черные соты в пчелином улье.

Конец. Их гонят, как овец под стрижку,
Серая спина за серой спиной,
В стойла. А во двор доносится с лестниц
Тупой перестук деревянных башмаков.

Он расселся на всех домах квартала.
Черные ветры овевают его чело.
Ярым взором он всматривается вдаль,
Где в полях разбрелись дома окраин.

Красным брюхом он лоснится в закате.
Вкруг, пав ниц, ему молятся города.
Несчетные колокольни
Темным морем плещут в Ваалов слух. [12]

Пляскою корибантов [13]
Музыка миллионов грохочет в улицах.
Дым из труб, облака над фабриками
Синим ладаном всплывают к его ноздрям.

Буря беснуется в его глазницах.
Темный вечер съела черная ночь.
Волосы от ярости встали дыбом,
И с каждого коршуном взметается гроза. [14]

Кулаки у него — мясничьи.
Он трясет ими тьму, и море огней
Разливается по улицам, [15]жаркой гарью
Выедая дома до запоздалой зари.

В трущобе, в переулочном мусоре,
Где большая луна протискивается в вонь,
С низменного неба свисая, точно
Исполинский череп, белый и мертвый, —

Там сидят они теплой летней ночью,
Выкарабкавшиеся из подземных нор,
В отребьях, расползающихся по швам,
Из которых пухнет водяночное тело.

Беззубый рот пережевывает десны,
Черными обрубками вздымаются руки.
Сумасшедший на корточках гнусавит песню.
У старика на темени белеет проказа.

Дети с переломанными руками и ногами
Скачут, как блохи, на костылях
И ковыляют, один другого громче
У чужого прохожего клянча грош.

Из харчевни воняет рыбой.
Нищие злобно смотрят на кучи костей.
Они кормят потрохами слепца,
А он отплевывается на черную рубаху.

Старики утоляют своих старух
В канавах под мутным фонарным светом.
Тощие младенцы в трухлявых люльках
Пищат вперебой, ищут ссохшуюся грудь.

Слепой шарманщик на широкой черной подстилке
Ручкою накручивает "Карманьолу", [16]
А хромой с перевязанною ногою пляшет,
Сухо прищелкивая ложечками в руке.

Из глубоких дыр ползут самые дряхлые,
На лбах — фонарики, как у горняков:
Хилые бродяги,
Рука на посохе — кожа да кости.

Ночь светлеет. Колокола колоколен
Звонят ко всенощной нищенским грехам.
Отпирают двери. В темном проеме —
Бесполые головы, морщинистые от снов.

Над крутой лестницей хозяйское знамя —
Мертвая голова и скрещенные берцы.
Заглянешь — увидишь: спят, где повязал их
И переломал их адский аркан. [17]

В городских воротах, напыжив брюхо,
Карлик стоит, красуясь во всем красном,
И смотрит в зеленый небесный колокол,
Где неслышно мчится за метеором метеор. [18]

Они бродят в ночах городов,
Черным выгибом гнущихся под их шагом,
Их моряцкая вкруг лица борода —
Тучи, черные копотью и дымом.

В толчее домов их длинные тени
Взмахом гасят шеренги фонарей,
Тяжкой мглой наплывают на асфальты,
Медленно вымаривают за домом дом.

Одной ногой — среди площади,
Коленом — о колокольню,
Они высятся, посвистывая в свирели [19]
В тучах, хлещущих кромешным дождем.

А вкруг ног их завивается ритурнель [20]
Черной музыки городского моря:
Великий заупокой,
Глухо и звонко встягиваясь в темень.

Они сходят к реке, которая,
Как распластанная и черная змея,
С желтыми фонарными пятнами
На хребте, ускользает в гнетущий мрак.

Нагибаясь над парапетом,
Тянут руки в роящуюся толпу,
Как лемуры, [21]сквозь гниль болота
Прорывающие стоки канав.

Вот один встает. Черной маской
Он прикрыл белый месяц. [22]Ночь,
Как свинец, оседая из сумрака,
Втискивает город во мрак, как в щель.