Глеб Глинка - Погаснет жизнь, но я останусь - Собрание сочинений

После всего этого неискушенному обывателю становится не по себе, и он считает своим долгом обязательно достать и прочесть это «сокровище христианской мудрости», это «величайшее творение нашего времени».

И что же при внимательном чтении обнаружит в нашумевшей книге каждый из «малых сих», любой добросовестный, не мудрствующий лукаво читатель?

Через силу, с великим трудом одолеет он более пятисот страниц сюжетно хаотического и разрозненного текста, увешенного стилистическими побрякушками. Окинет неискушенным взором тщедушный идейный багаж романа и попросту, как в сказке Андерсена, вопреки лукавым ткачам, поймет, что король голый, что мудрые ризы его существуют только в головах людей, боящихся прослыть глупцами.

Но автор этой статьи, к сожалению, ни по интеллигентской греховности своей, ни по возрасту никак не может причислить себя к разряду неискушенных и чистых сердцем читателей. А потому в подтверждение вышесказанного он считает необходимым по возможности кратко передать свои, набросанные на полях книги, заметки.

Форма романа Пастернака не выдерживает никакой критики. Композиция здесь небрежная и рыхлая, сюжетные линии недостаточно прояснены, а беспорядочное смешение различных жанров окончательно препятствует какой бы то ни было завершенности всего произведения в целом.

Слог авторского текста и разговоров всех персонажей беспокойно-скачкообразный. Нет столь характерной для русского языка напевности, нет и плавности повествования.

Наряду с изысканными стилистическими образами и сравнениями то и дело встречаются протокольные либо просто неряшливые выражения. Например, об основном герое сказано: «…он остался в эти годы в стороне от революционного движения по причине малолетства , а в последующие годы… вследствие того , что молодые люди из бедной среды… занимаются прилежнее, чем дети богатых». Или: «Юра понимал, какую роль в крайностях Мишиных увлечений играет его происхождение». «Страсть к сводничанью» вместо «сводничеству». И опять про Живаго: «У него было дворянское чувство равенства со всеми живущими». «Невиляющая верность фактам Толстого». И, наконец, на странице 194-й сказано: «…сунуть сыну в рот ложечку, придержать его язык и успеть заглядеть малиновую гортань Сашеньки».

Но все эти и подобные им словесные неполадки в романе Пастернака менее страшны, чем нарочитая, претенциозная красивость некоторых непомерно пышных выражений.

Когда доктор читал экстренный выпуск «об образовании Совета Народных Комиссаров, установлении в России советской власти и введении в ней диктатуры пролетариата… мятель хлестала в глаза… Но не это мешало его чтению. Величие и вековечность минуты потрясли его и не давали опомниться».

В первой части романа о Комаровском и Ларе сказано: «Она требовалась ему дозарезу», «она была бесподобна прелестью одухотворения…». « Шапка ее волос, в беспорядке разметанная по подушке, дымом своей красоты ела Комаровскому глаза и проникала в душу ».

На странице 499-й читаем: «Комната доктора была пиршественным залом духа, чуланом безумств, кладовой откровений».

Подобные красоты непростительны даже для начинающего поэта из желторотых юнцов, а убеленному опытом и годами литератору это, казалось бы, совсем не к лицу. Вспомним тургеневское: «Друг Аркадий, не говори красиво!» Или вполне законное (и для наших дней) удивление Пушкина по поводу красивого многословия, изображающего «сие благородное животное… Зачем просто не сказать — лошадь… Точность и краткость — вот первые достоинства прозы», — утверждал Пушкин.

И в то же время вместе со своим Живаго сам Пастернак мечтает о дорогой простоте: «Всю жизнь он заботился о незаметном стиле, не привлекающем ничьего внимания…». Тот же мотив находим в «Автобиографии» Пастернака:

«Слух у меня тогда был испорчен выкрутасами и ломкой всего привычного, царившего кругом, — говорит он. Всё нормально сказанное отскакивало от меня. Я забывал, что слова сами по себе могут что-то заключать и значить, помимо побрякушек, которыми они увешаны… Я не люблю, — пишет Пастернак, — своего стиля до 1940 года…».

В тридцатых годах, после длительного вымучивания сложнейших стилистических образов, метафор и чисто звуковых ассоциаций, Пастернак и в стихах пытался «взговорить человечьим голосом» и проповедовать дорогую простоту. Тогда он писал: