Варлам Шаламов - Колымские тетради

Твое спасительное слово,
Простор душевной чистоты,
Где строчка каждая — основа,
Опора жизни и мечты.

Вот потому-то средь притворства
И растлевающего зла
И сердце все еще не черство,
И кровь моя еще тепла.

С годами все безоговорочней
Суждений прежняя беспечность,
Что в собранной по капле горечи
И есть единственная вечность.

Затихнут крики тарабарщины,
И надоест подобострастье,
И мы придем, вернувшись с барщины,
Показывать Господни страсти.

И, исполнители мистерии
В притихшем, судорожном зале,
Мы были то, во что мы верили,
И то, что мы изображали.

И шепот наш, как усилителем
Подхваченный сердечным эхом,
Как крик, ударит в уши зрителя,
И будет вовсе не до смеха.

Ему покажут нашу сторону
По синей стрелочке компаса,
Где нас расклевывали вороны,
Добравшись до живого мяса,

И где черты ее фантазии,
Ее повадок азиатских
Не превзошли ль в разнообразии
Какой-нибудь геенны адской.

Хранили мы тела нетленные,
Как бы застывшие в движенье,
Распятые и убиенные
И воскрешенные к сраженьям.

И бледным северным сиянием
Качая призрачные скалы,
Светили мы на расстоянии
Как бы с какого пьедестала.

Мы не гнались в тайге за модами,
Всю жизнь шагая узкой тропкой,
И первородство мы не продали
За чечевичную похлебку.

И вот, пройдя пути голгофские,
Чуть не утратив дара речи,
Вернулись в улицы московские
Ученики или предтечи.

Когда я остаюсь один,
Я вышибаю клином клин,
Рисую, словно не нарочно,
Черты пугающих картин,
Недавно сделавшихся прошлым.

Былые боли и тщеты
Той молчаливой нищеты
Почти насильно заставляю
Явиться вновь из темноты
Глухого призрачного края.

И в укрепленье чьих-то воль
Здесь героическую роль
Всему дает воспоминанье,
Что причиняло раньше боль.
Что было горем и страданьем.

А мне без боли нет житья,
Недаром слышал где-то я,
Что лечит раны за могилой
Удар целебного копья —
Оружья мертвого Ахилла.

Смейся, пой, пляши и лги,
Только перстень береги.
Ласковый подарок мой
Светлою слезой омой.

Если ты не веришь мне,
При ущербной злой луне
Палец с перстнем отруби,
В белый снег пролей рубин.

И, закутавшись в туман,
Помни — это не обман,
Не закрыть рассветной мглой
Ненаглядный перстень мой.

Проведи перед лицом
Окровавленным кольцом
И закатный перстня цвет
Помни много, много лет.

В предсмертных новеньких рубахах
В пасхальном пламени свечей
Стрельцы готовы лечь на плаху
И ожидают палачей.

Они — мятежники — на дыбе
Царю успели показать
Невозмутимые улыбки
И безмятежные глаза.

Они здесь все — одной породы,
Один другому друг и брат,
Они здесь все чернобороды,
У всех один небесный взгляд.

Они затем с лицом нездешним
И неожиданно тихи,
Что на глазах полков потешных
Им отпускаются грехи.

Пускай намыливают петли,
На камне точат топоры.
В лицо им бьет последний ветер
Земной нерадостной поры.

Они с Никитой Пустосвятом
Увидят райский вертоград.
Они бывалые солдаты
И не боятся умирать.

Их жены, матери, невесты
Бесслезно с ними до конца.
Их место здесь — на Лобном месте,
Как сыновьям, мужьям, отцам.

Твердят слова любви и мести,
Поют раскольничьи стихи.
Они — замес того же теста,
Закваска муки и тоски.

Они, не мудрствуя лукаво,
А защищая честь и дом,
Свое отыскивают право
Перед отечества судом.

И эта русская телега
Под скрип немазаных осей
Доставит в рай еще до снега
Груз этой муки, боли всей.

В руках, тяжелых, как оглобли,
Что к небу тянут напослед,
С таких же мест, таких же лобных,
Кровавый разливая свет.

Несут к судейскому престолу
Свою упрямую мольбу.
Ответа требуют простого
И не винят ни в чем судьбу.

И несмываемым позором
Окрасит царское крыльцо
В национальные узоры
Темнеющая кровь стрельцов.