Эдуард Лимонов: А Старый пират…

Там чёрное — радостный траур
Предвестия новых побед
И в самой далёкой из аур,
Возрадуйся, о русский дед!

Они хоронят своих мертвецов,
Выхваляя их до небес!
Каждый банальный актёр Сморчков
Становится Геркулес.

Сотню картин он отметил собой,
Играл, не жалея сил,
Такой выдающийся, хоть голубой, —
Реальных мужчин лепил.

Десятки расстроенных голосов,
Скрипит об усопших эфир,
Их — этих наших «героев снов»
Всяк просмотрел до дыр.

Однако по сути, товарищ мужик!
Верь, эти все из кино, —
Намного плоше друзей твоих
С которыми ты заодно…

Сотрудники рослые ЦРУ
В горах наживают подагру,
Они покупают вождей в жару
За доллары и за «виагру»…

Сотрудник встаёт, кофе пьёт, он лыс,
В окне глинобитные здания.
В зиндан направляется, там средь крыс
Талибы ждут наказания.

Страницами букв шелестит допрос:
Война, чистоган, страдания.
Шпион измождён, он побит, зарос
И вот подписал признание…

Под вечер сотрудник, надев очки,
Читает, согнувши стан,
Немного есть виски, а девочки?
Ну, это Афганистан!

Заходит товарищ к нему:
«Хай, Джон! Поедим ли на охоту?»
Нет, он не поедет, поскольку он
В зиндан обещал в субботу.

Ты будешь работать с талибом, Джон?
Я буду работать, Билл,
А чтобы мне отвечал бы он,
Я сыворотку сварил…

Киплинг лежит на столе раскрыт,
В кружке свернулся чай,
Под потолком на обоях сидит
Тарантул, как бы невзначай…

Дрожит от зноя Афганистан,
Читает Киплинга Джон,
Обама стал его капитан
И курсом доволен он…

Железные яблони в белом цвету…
Сквозь их аллюминиевую наготу
Я выхожу, седой злодей,
Полный страшных идей…

Я человека вижу как плод.
Я вижу его как аппарат.
У человека душа и живот
Через матриархат и патриархат.

Сквозь аллюминиевую наготу
Железных яблонь в белом цвету
Я уже выходил, молодой лейтенант,
Солнцу и свету курсант…

Я не бамбук и ты не гранит,
Но каждого каждый разит
И если нет под рукой копья,
То средством служит семья…

Железные яблони в белом цвету
Подходящие под широту…
Меридианы, конечно не в счёт,
Важны душа и живот…

Я проживаю мой календарь
Как непреклонный звонарь,
На колокольню пора чуть свет,
Ты ведь звонарь, не дед.

Девочку мягко схватив за бока
Я услаждаю себя сквозь века
Удом водя под её хребтом
Чувствую мощным скотом…

Я проживаю своё расписание
То в удовольствие, то вдруг в страдание,
Ходят как волны вокруг времена
Вечная это война…

В груды эфира втесняется грудь,
Мне не хватает прожорливых рук,
Ты, осьминогом стремительно будь,
Ты, капитан удивительный Кук…

Съели его по частям племена
И доедают меня времена…
Череп мой будет с надменной улыбкой
Рот разевать, подпевая за скрипкой…

А гностики! А старые их пальцы,
Скользящие, замедлив, под строкой
Пергаментов листы заклеил кальций…
Наг-Хаммади, писк комариный твой!

В болотах возле Нила и в песках
Там тени стариков длиннобородных
Терзаются как узники в тисках
От помыслов Великих благородных…

И в жаркого лета дымящейся каше
Я жил с малолетней студенткой Наташей,
И в жаркого лета бульёне и супе
Я мчался, — кентавр на наташином крупе…

Какие все грустные наши дожди!
Не жди эволюции, больше не жди,
А только с расчёской, а только с пинцетом
У зеркала сядь малолетним поэтом

Наташа, и выщипай правую бровь.
Такая она, эта сука, любовь!
Вонючая, ломит и бёдра и таз
От этих усилий, от этих проказ…

И в жаркого лета, где простыни — плети,
Запутались взрослые жаркие дети.
Ну что, моя внучка, еще один раз?
Подставь, благородная, маленький таз…

Нам хватит вина и липучих колючек,
Мы сплошь состоим из подобных липучек.
Ещё одна богопротивная сцена:
Я старый сатир, ты — малышка-сирена…

Обо мне не надо плакать,
Надо жить
Придет папка, вашу мякоть
Укусить…