Николай Асеев: Леторей

Блеянье бедного разбега
(Нет, он теперь не высок!)
Тлейте же волосы Казбека
Счесанные ветром на висок.

Умыйница лиховеселья,
На дикие радость-сердца
Зачем наступила газелья
Как воды смутила зерцать?

И медленна и желанна
И хитростная — щедра —
Со уст облетев — неустанно
Опять налетала чадра?

И тот, кто тлеет повержен
За скальной, опасной тропой
Винтовки промерянный стержень
Оставил следить за тобой!

Пройди к повороту и скройся
Из пыльных недель навсегда

И день мой персидский утройся.
И пеной покройтесь года!

Зазмеившись проплыла,
Грозных вдаль отбросив триста,
В море памяти скула
В слезы взмыленная пристань

Даже высушена соль…
Даже самый ветер высох,
Но морей немая боль
Желтым свистом пляшет в лицах.

И в колени моряка
Опрокинув берег плоский,
Перережутся века
Черным боком миноноски

Уплывающим — привет
Остающимся — прощенье
Нас ни здесь, ни с теми нет
Мы — ведь вечности вращенье.

Синеусое море хитро
Улыбается лаковым глазом…
А я умирая вытру
Из памяти разом
Тебя и другую красавицу:
Тонкорукую, робкую Тускарь,
Пролетевшую ножкою узкой
От путивля до старенькой суджи
(Засыпающих сказки детей).

О рассыпься изменою тут же
Инописец старинных бытей

Как же забыть мне белые лапти? —
Ведь он раскинулся усами синими
Ведь полдню хочется крикнуть: «Грабьте
Его жаркими нынями»

Ведь — мгновению верен и крепок
Закипает, встает на дыбы,
И не мной же он выверчен — слепок
Покоренной Приморьем судьбы:
О, не с рук ли отряхивая бури
Ломая буйности рога
Под трубы Труворовы, Рюрик
Взлетать на эти берега

И — вновь закипевшие призраки бедствий
Я вижу в опасном морском соседстве.

Две слабости: шпилек и килек…
А в горячее лето
Море целит навылет
Из зеленого пистолета

Но схвативши за руку ветер,
Позабывшее все на свете,
В лицо ему мечет и мечет
Лето горячие речи;

О! Море как молодец! Весь он
Встряхнул закипевшие кудри
Покрытый уларами песен
О гневом зазнавшемся утре.

Ты вся погружаешься в пену,
Облизанная валами.
Но черную похоти вену
Мечтой рассеку пополам я

И завтра как пристани взмылят,
Как валом привалится грудь:
На вылет, на вылет, на вылет,
Меня расстрелять не забудь.

Когда затмилось солнце
  Я лег на серый берег
И ел скрипя зубами тоскующий песок…
  Тебя запоминая
И за тебя не веря.
Что может оборваться межмирный волосок

Всползали любопытно по стенам смерти тени
И лица укрывала седая кисея…
Я ощущал земли глухое холоденье,
Но вдруг пустынный воздух — вздохнул и просиял!

Ты чувствуешь в напеве скаканье и касанье?
То были волны, волны! Возникнуть и замрут…
Я вспомнил о Тоскане, где царствовать Оксане

И вот тебе на память навеки изумруд.

Разуметь не можно быстровий,
Перескакивая с облыжной очереди
Не заломлять по выси брови,
Кто не узнает возданной дочери.

А сокрываясь в обымы бреденя,
Див глянул дремливо на облаке мочи,
А не умерит весельных ведений
Оброчный сын пониклой ночи

Имуч в умчалых верстах почало —

Коней, из гор чьи, к мете домчало.

Восторг изъявлен горестью горизонта,
В разодранном кружеве — вожделенью последней —
А весне отвечает изломанный
Гром преднебесной колеби.

И вот в находе прямейшей закрути
Отвещаны бываньям вольности;
Такая ветрянность в замирном закуте!..
И вещень вещий имеконязь.

Сумеют груди, губы
В мирячем любеже —
Как ломится на тучах убыль
В обратном рубеже.

На страшный верх из вер
Отъятый случай на поклоне
В гаданьи стрел изверг —
Речами глаз — напротив.