А когда твои апрели стихнут
крыльями снежин,
чтобы вечно не встречаться
ни друзьям, ни домочадцам,
задохнувши прежней прелести,
мы из мира убежим!
Сердец отчаянная троя
Не размела времен пожар еще,
Не изгибайте в диком строе,
Вперед, вперед, вперед, Товарищи!
Эй, эй! Один склоняет веки,
Хватая день губами мертвыми,
Взвивайте горы, грозы, реки —
Он наш, он наш, он вечно горд вами!
Эй, эй! Он брат нам, брат нам, брат нам
Его, его земель и прав длинна…
Не будет здесь на ветре ратном
Его дыхание окровавлено.
Увидите: на море это
На сухопутье и на воздухе!
Такая ль воля — не допета,
Пути ль не стало этой поступи…
Гляди, гляди больней и зорче,
Еще, еще, еще на мир очуй,
Мы бьем, мы бьем по кольцам корчей,
Идем, идем к тебе на выручу.
(Пример материализации словообраза)
Мы издали увидели
Вещающий тоску
Взлетевший со святителя
Раскутанный лоскут.
Матросов смытыми клеймами
Играют влажные волн ямы:
«Великомученик Пантелеймон»
Исписан синими молниями.
Стал еще святее, надев ушкуй
Золотой, косматый венок
Ветер вертит огонь как девушку
У ее задыхаясь ног
Последней водой лелеемый.
В половину четвертого,
Падает «Пантелеймон»,
Мачты медленно перевертывая.
Совпадение наглядной (начертательной) доказательности корня со звучарью: звук Б, повторенный в корне ЛЫБ, дает зрительное впечатление вздымающихся над строками волн. [1] Не смешивать с ходячим понятием «инструментовки» стиха, радующей только актера.
Пароход «Херсон». Апрель 1915 года
Днепр! Кипящие пясти
Черноморец! В темную бороду!
Впутал! И рвешь на части!
Гирло подставив городу!
Слово? Нет оплыву я
Вечноглубые эти жалобы
Зашиби лыбу большую
Белолобая глыба палубы
Колыбелью улыбок выбить
Сон о пенистом лепет!..
Крик ваш хочется выпить,
Ах! С волн полетевшие лебеди
Глухо закован в версты.
Выдан вод в движении
Вам подражает острый
Клич человечья имени!
Гляжу с улыбкой раба:
Одного за другим под знамена
Грозясь несет велеба,
Взывая в даль поименно!
Какой человек в подъемнике
Подбросился вверх, как мячик!..
— Склонились внезапно домики
Для взоров искусно зрячих,
Их много вдали игрушечных
Свалилось, как черный козырь,
Когда от дыханий пушечных
Бежали по небу розы.
Светись о грядущей младости
Еще не живое племя…
О, Время! Я рад, что я достиг
Держать тебе нынче стремя.
Москва, Октябрь, 1914.
Триневластная твердыня
Заневоленных сердец
Некуда дремлюге ныне,
Некуда от шумей деться:
Мечутся они во стане,
Ярествуют на груди
А в те дни смеясь предстанет
Везич везей впереди!
Бунь на поляне Цветляны
Осень взбежала — Олень,
Только твои не сгубляны
Ясовки яблочный день
Только твои не срубляны
Белые корни небес,
Дивится делу Цветляна!
Детская доля живес
Москва. 1913.
Как ты подымаешь железо,
Так я забываю слова,
Куда погрохочет с отвеса
Глухая моя булава?
Как птицы, маячат присловья,
Но мне полонянка — одна:
Подымет посулы любовья
До давьего дневьего дна.
По крыльям железной жеравы
Стекает поимчивый путь,
Добычит лихие забавы
Ее белометная грудь.
Ветров перемерявши шелком
Беззвучии твоих глубину,
Я вызвежжусь на небе желклом,
Помолньями в мир полыхну —
Чтоб ты, о печале Роксано,
Вершала могучий потуст,
Ничьею рукой не касанна,
Ничьих не касаема уст.
Москва. 1912
Быль несчастен: никем не видимо кривляясь, как червяк под пятою.
«Но под чадрою длинною
Тебя узнать — нельзя»
Видючи лукавые руки,
Знаючи туманов цвет.
Помнючи предсмертные муки,
Слушайте звоночки монет [2] Малороссиянки и жительницы гор часто носят ожерелья из серебряных монеток.
Читать дальше