Борис Гребенщиков: Здесь так забавно…

Все, что я хочу, все, что я хочу,
Все, что я хочу, — это ты!

Я пел о том, что знал, — я что-то знал? —
Но, Господи, я не помню, каким я был тогда.
Я говорил: «Люблю», пока мне не скажут: «Нет».
И когда мне говорили: «Нет», я не верил —
Я ждал, что скажут: «Да».
И, проснувшись сегодня, мне было так странно знать,
Что мы лежим, разделенные, как друзья.
Но я не терплю слова «друзья»,
Я не терплю слова «любовь»,
Я не терплю слова «всегда»,
Я не терплю слов —

Мне не нужно слов, чтобы сказать тебе, что ТЫ —
Это все, что я хочу.

Все кончилось так: он долго смотрел в окно,
Потом подошел к стене и одел пальто,
И вышел туда, где снег и ночь,
И сел в трамвай уехать прочь —
Туда, где есть Десять прекрасных дам.

Хозяйка, зевнув, ему подала ладонь,
Сказала: «Еще когда-нибудь зайдите на наш огонь».
А гости сидели за столом
И чадно сосали чай с дерьмом
И пили за
Здоровье прекрасных дам.

И он вышел прочь, куда — он не знал и сам.
Набрав семь цифр, он мерз, подпевая гудкам,
Но трубок никто не поднимал,
Он был один, и мир был мал,
Но все же скрыл
Десять прекрасных дам.

А дома его ждал застоявшийся дым
И десять листов, верных его стихам.
И верь иль не верь, но десять прекрасных дам
Ждали звонка в свою дверь, его звонка.
Десять прекрасных дам.

Я кончил писать и тоже встал у окна, —
Туда, где видна стена и еще раз стена;
И долго стоял. И синий дым
Ел мне глаза, но я был с ним
И пил до дна
Здоровье десяти прекрасных,
Десяти прекрасных дам.

Я не знаю, зачем ты вошла в этот дом,
Но, давай, проведем этот вечер вдвоем.
Если кончится день, нам останется ром —
Я купил его в давешней лавке.
Мы погасим весь свет, и мы станем смотреть,
Как соседи напротив пытаются петь.
Обрекая бессмертные души на смерть,
Чтоб остаться в живых в этой давке.

Здесь дворы — как колодцы, но нечего пить;
Если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть;
Научись то бежать, то слегка тормозить,
Подставляя соседа под вожжи, —
И когда по ошибке зашел в этот дом
Александр Сергеич с разорванным ртом,
То распяли его, перепутав с Христом,
И узнав об ошибке днем позже.

Здесь развито искусство смотреть из окна
И записывать тех, кто не спит, имена.
Если ты не виновен, то чья в том вина? —
Важно первым успеть с покаяньем,
Ну, а ежели кто не еще, а уже,
И душа, как та леди верхом неглиже, —
То Вергилий живет на втором этаже:
Он поделится с ним подаяньем.

Здесь вполголоса любят, здесь тихо кричат.
В каждом яде есть суть, в каждой чаше есть яд;
От напитка такого поэты не спят,
Издыхая от недосыпанья.
И в оправе их глаз — только лед и туман,
Но порой я не верю, что это обман:
Я напитком таким от рождения пьян —
Это здешний каприз мирозданья.