Лев Кобылинский - Стихотворения

Ужель угасло пламенное слово
сурового аббата из Клерво?
Презренное, оно зовет нас снова,
как вздох пустыни, тяжко и мертво?
Ужель бесплодны муки падших братии,
вассалы Девы, дети Божьей рати?

Наш белый Град, Иерусалим Небесный,
сойди на нас, как дождь из белых роз,
как Божий гром, как сладкий гимн воскресный;
чтоб дуновенье Духа пронеслось,
и пусть стеной незыблемой над бездной
восстанет вновь строй рыцарей железный!

Спасенье есть! Мы ждем, мы жаждем чуда,
и с каждым днем все явней между нас
видение священного Сосуда.
в который Кровь святая пролилась;
пусть вся земля отчаяньем объята,
к нам не замедлит зов из Монсальвата.

Да, не иссяк источник благодати,
раздастся снова вещий зов, и вот
вождь солнечный сберет святые рати
и на Восток проклятый поведет,
и снова слезы радости прольются,
и вкруг креста вновь розы обовьются.

Но где же он, от века всеми жданный,
кто поведет безгрешные полки,
зажжет сердца любовью несказанной,
преодолеет воды и пески?
И вот уже гремят повсюду клики:
— Он между нас, бесстрашный и великий!

И светлый Вождь, священной полон муки,
моля себе у Господа костер,
младенческие, пастырские руки
вдруг над толпой рыдающей простер,
он все сердца зажег одной любовью —
«Да долг святой уплачен будет кровью!»

Как пламена горят его стигматы,
он меч и факел, человек и крест,
он созвал рать и на Восток проклятый
ведет мужей, читая знаки звезд,
все тетивы и все сердца нацеля;
над ним простерты крылья Анаэля.

Чтоб силы дать его священной рати,
чтоб полумесяц вражий превозмочь,
его двенадцать рыцарей и братии
склоняются пред Чашей день и ночь;
нисходит к ним, сияя, Голубь белый,
простерши крылья над вселенной целой.

Здесь рыцари, раскаяньем томимы,
на грудь свою слагают красный крест,
там с гимнами проходят пилигримы,
в далекий путь спеша от милых мест,
вновь стали чисты все сердца и взоры,
и от рыданий дрогнули соборы.

На площадях великое молчанье,
и все сердца трепещут как одно,
сбываются седые предсказанья,
связуются века в одно звено;
он близится, людской смолкает рокот,
разносится его орлиный клекот.

Его коню бегут лобзать копыта,
склоняются, покорствуя, во прах,
все сердцу дорогое позабыто,
все презрено: печаль, любовь и страх;
здесь два врага стоят, обнявшись, вместе,
там милый забывает о невесте.

К его ногам бросаются колдуньи,
их оградить моля от Сатаны,
из черных книг и знаков в полнолуньи
пред ним костры повсюду зажжены,
в одеждах белых шествуют блудницы
и мирно растворяются темницы.

Как знамение радостного чуда,
за ним покорно некая жена
с улыбкой светлой шествует повсюду,
в гирлянды роз и лилий убрана,
и девочка, чье имя Беатриче,
играет с ним средь умиленных кличей.

Но красная отвергнута им шляпа,
и высшее свершилось торжество:
раскаяньем томим, сам грешный папа
благословенье принял от него,
и прозвучали громом в Ватикане
слова, предвозвещенные заране…

Два рыцаря, два друга и два брата
к Святой Земле уходят в поздний час,
идут в вечернем золоте заката,
идут в толпе, не поднимая глаз,
навек покинув край гостеприимный,
уходят вдаль, поют святые гимны.

Они поют: «О братья-христиане,
мы жалкие безумцы и лжецы.
утратив Рай, мы в смраде и тумане
своим ногам доверились слепцы,
они нас вспять, лишь к бездне увлекают,
меж тем, как всюду тени лишь мелькают».

Они поют: «В нас дух мятется праздный,
надменный ум кичится, как петух,
мы все — рой насекомых безобразный,
мы черви, здесь ползущие, чтоб вдруг
к великой Правде там из кельи тесной
дух воспарил, как мотылек небесный!»

Не радостно их странствие святое,
уж им не служит храмов темный лес,
смиренно славословие простое
они, стеня, возносят до небес;
с потупленным и помраченным взором
сливая Miserere с общим хором.

Они идут безмолвно, на вопросы
они себе ответ не смеют дать,
они бредут безумны, нищи, босы,
в страданьях обретая благодать,
один минувшим мучимый жестоко.
другой отравлен книгами Востока.