Лев Кобылинский - Стихотворения

«Кто же наследит их славу?» — мечтая,
  молвит и никнет, грустя…
Вдруг отвечает ей книга святая:
  «Ты их наследишь, дитя!»

Как своенравный мотылек,
я здесь, всегда перед тобой
и от тебя всегда далек,
  я — голубой
    цветок!

Едва ты приотворишь дверь
туда, во мглу былых веков,
я говорить с тобой готов!
Ты верил прежде — и теперь
  царю цветов
    поверь!

Я — весь лазурь, лазурь небес,
очей и первых васильков;
я в сад зову чрез темный лес,
где след людей давно исчез,
  под вечный кров
    чудес!

Два голубых крыла моих
  над временем парят:
одно — надежда дней иных,
другое — мгла веков седых.
  я — нежный взгляд,
    я — миг!

Ты знаешь: только я везде,
  ты знаешь: я, ведь, ложь!
Ищи меня в огне, в воде,
  и не найдешь
    нигде!

Когда померкнет все вокруг,
  и этот мир так мал,
перед тобой возникнет вдруг
  далекий идеал,
как нежный цвет, как легкий звук.
Но миг — и легким всплеском рук
  меня мой друг
    сорвал…

Но снова между пыльных строк,
  увлажненных слезой,
я свой дрожащий лепесток
  раскрою пред тобой
чтоб ты в тоске не изнемог:
  я — голубой
    цветок!

В час утренний, в прохладной дали,
смеясь над пламенем свечи,
как взор. подъятый ввысь, сияли
в мгле утренней, в прохладной дали,
доверчиво твои лучи,—
и я шептал, молясь: «Гори.
моя звезда, роса зари!»

В вечерний час, в холодной дали,
сливаясь с пламенем свечи,
как взор поникший, трепетали
в вечерний час, в холодной дали,
задумчиво твои лучи,—
и я шептал, молясь: «Гори.
моя звезда, слеза зари!»

Вы руки моей коснулись
в полумраке, невзначай.
миг — и звезды улыбнулись,
двери Рая разомкнулись,
и благоухает Рай.

Здесь неверны все желанья,
словно тучки и пески;
здесь одно очарованье —
мимолетное касанье
тайно дрогнувшей руки!

Ты кубок золотой, где нет ни капли влаги,
  где только мгла;
ты траурный корабль, где с мачты сняты флаги
  и вымпела.

В дни детства нежного твой венчик ярко-пестрый
  отторгнут от земли.
ты городской букет, где проволокой острой
  изрезаны стебли.

Ты грот бесчувственный, где эхо в тьме пещеры
  забылось в забытьи,
поля пустынные, безжизненные сферы —
  владения твои.

Как арфы порванной, как флейты бездыханной,
  твой хрупкий голос слаб;
прикованный к тебе печалью несказанной
  я твой певец и раб!

Ах, то моя слеза в пустой сверкает чаше.
  мой тихий плач…
Но в час, когда ты вновь проснешься к жизни нашей.
  я вновь палач!

И звезды сказали им «Да!»,
и люди сказали им «Нет!»,
и был навсегда, навсегда
меж ними положен запрет.

И долго томились они.
и лгали всю жизнь до конца,
и мертвые ночи и дни
давили уста и сердца.

И Смерть им открыла Врата,
и. плача, они обнялись.
и, вспыхнув, сердца и уста
единой звездою зажглись.

О эти тихие прогулки!
Вдали еще гудит трамвай,
но затихают переулки,
и потухает неба край.

Бродить, читая безучастно
ночные цифры фонарей,
на миг бесцельно и напрасно
помедлить у чужих дверей;

и, тишину поняв ночную,
смирившись с нею потужить,
и из одной руки в другую
лениво трость переложить.

Один, один. никто не ранит,
никто не рвет за нитью нить.
Один… Но сердце не устанет,
и нелюбимое любить.

И тихий голос отпевает
все, что навек похоронил…
Один… Но сердце уповает
на верность тихую могил.

Каждый миг отдавая себя,
как струна отдается смычку,
милый друг, я любил не тебя,
а свою молодую тоску!

И рассудок и сердце губя,
в светлых снах неразлучен с тобой,
милый друг, я любил не тебя,
а венок на тебе голубой!

Я любил в тебе вешний апрель,
тишину необсохших полей,
на закате пастушью свирель,
дымку дня и прозрачность ночей.