Лев Кобылинский - Стихотворения

Я любил в тебе радостный май,
что на легкой спине облаков
прилетает напомнить нам Рай
бесконечным узором цветов.

В мгле осенней твой горестный взгляд
я любил, как старинный портрет,
и с портрета столетья глядят.
в нем раздумий означился след.

Я в тебе полюбил первый снег
и пушистых снежинок игру,
и на льду обжигающий бег,
и морозный узор поутру.

Я в тебе полюбил первый бал,
тихой люстры торжественный свет,
и в кругах убегающий зал,
и на всем бледно-розовый цвет.

Кто же отнял у сердца тебя,
кто насмешливо тайну раскрыл,
что, в тебе целый мир полюбя,
я тебя никогда не любил?

Я власти горьких вдохновений
свой дух и крылья предаю,
как лебедь, песнь благословений
я, отходя от вас, пою!

Всему, что тает, облетает,
всему, на чем печать греха,
что уплывает, убывает,
я расточаю боль стиха!

Тебе, о серп едва зачатый
и блекнущий от взоров дня,
и вам, больные ароматы,
вам, отравившие меня!

Люблю я пены переливы
в песках потерянной волны
и недопетые мотивы
и недосказанные сны!

И вас, нежданные невзгода,
и горестная тишина!
Ах, слезы сердца слаще меда
и упоительней вина!

Люблю я кротость увяданья
и воск покорного лица,
люблю страданье для страданья
и безнадежность без конца!

Все, что безропотно и кротко
исходит от незримых слез,
но в чьей судьбе смешно-короткой
неисчерпаемый вопрос!

И вас, иссякнувшие реки,
сердца, закованные в лед,
вас горемыки, вас калеки
мое безумие поет!

Но нет душе испепеленной
святей, как все отнимет даль,
тебя, любви неразделенной
неизреченная печаль!

Ты, как чайка, в лазурь уплыла,
ты, как тучка, в дали замерла,
ты, рыдая, закат обняла.

Ветер утра живит небосвод,
дышит сумраком зеркало вод,
под тобою закат и восход.

Над тобой глубока вышина,
под тобою чутка глубина,
безмятежна твоя тишина.

Ты паришь над своею судьбой:
под тобой полог струй голубой,
никого, ничего над тобой.

Чуть дыша в голубом забытьи,
чуть колышат эфира струи
распростертые крылья твои.

Твой полет беспредельно-высок,
я покинут, забыт, одинок,
бесприютен мой бедный челнок.

Преклони же свой взор, преклони,
грезы ночи от крыл отжени,
с белых крыльев перо урони!

Урони и в лазурь улети.
чтобы мог в бесприютном пути
я от радостных слез изойти.

Воздушно-облачный, неверный, как мечтанья,
над грязным городом, где вечен смрад и гул,
легко-телесные он принял очертания
и, в синеву небес вливаясь, утонул.

Он уплывает ввысь, туда, навстречу снегу,
чтоб с ним соткать одну серебряную нить,
и землю белую и снежных тучек негу
в один серебряный напев соединить.

Он каждый миг иной, он бледное дыхание
под тяжким саваном затихнувшей земли,
его излучины, порывы, колыханье
возводят новый мир в лазоревой дали;

как жизнь богата их и как их смерть богата!
Смотри, как мчатся вдаль крылатые ладьи
за далью золотой, туда, в страну заката…
Вот снова замерли в бессильном забытьи.

Им нет нигде пути, им нет нигде запрета,
они печаль земли возносят до луны,
то удлиняются, как призрак минарета,
то развеваются, как утренние сны.

Им свят один закон — безбрежный мир свободы,
нет их причудливей, нет в мире их вольней:
едва протянуты готические своды,
уж мир классических воздвигся ступеней,

дым ластится к земле волнистый, оживленный,
то увядает вдруг, как вянут паруса,
растет над лесом крыш воздушною колонной,
  но умирать уходит в небеса!

Он весь — прозрачное слиянье
чистейшей влаги и сиянья,
он жаждет выси, и до дна
его печаль озарена.

Над ним струя залепетала
песнь без конца и без начала.
к его ногам покорно лег
легко порхнувший лепесток.

Лучом во мгле хрустальный зачат,
он не хохочет, он не плачет,
но в водоем недвижных вод
он никогда не упадет.