Рюрик Ивнев - Часы и голоса

Скажите мне от имени науки,
Как сердце на своем земном пути
Перенесло все горести и муки,
А счастья не смогло перенести.

Как отличить мне волю от неволи,
Поведайте мне, правды не тая.
И почему не умерев от боли,
От нежной ласки умираю я?

Как это сердце биться не устало,
Уже пропевшее на все лады?
И как мне быть? Мне мало, мало, мало
Травы, и звезд, и солнца, и воды.

От этой алчности мне страшно поневоле,
Чего ты хочешь, знойная душа?
Ты видела леса, дышала ветром в поле,
И шум морей твою судьбу решал.

Забыв о том, что я имею имя,
Хочу одним движением руки —
Стереть года и все, что было с ними.
Как мел стирают с грифельной доски.

Как это сердце биться не устало,
Уже пропевшее на все лады,
И как мне быть? Мне мало, мало мало
Травы, и звезд, и солнца, и воды.

Быть может, все, что видел я когда-то:
Простор полей, и Тихий океан,
И дней мятежных длинный караван, —
Должно погаснуть, точно луч заката,
Пред мраморной вершиной Арарата.

Быть может, я пришел к заветной цели,
И больше нет желаний никаких,
И я стою у общей колыбели
Моей судьбы и судеб мировых.

И все, что ум и сердце волновало,
Смятение взволнованной души,
Вдруг отошло, и в мертвенной тиши,
Переливаясь радугой опала,
Одна вершина предо мной сверкала.

Ты не чернилами писал стихи, а кровью,
О солнце пел и ненавидел тьму,
Служил стихом народу своему,
Всегда смотрел вперед. Вот почему
Увенчан ты и славой и любовью.

От карты Франции не отрываю глаз.
Руан, Уаза, Монмеди и Сена.
Страна горит. Безумье иль измена?
И в этот задыхающийся час
Безмолвна корсиканская арена:
Наполеон приходит только раз.

Как раненая львица, предо мной
Булавками исколотая карта.
Но мысль летит сквозь пуль и ветра вой
Не к царственной гробнице Бонапарта.

Чудесный образ в памяти встает —
Уже не молодой, но вечно юной,
Убитой, но не умершей Коммуны
И Франции воскреснувший народ.

Ни ограды, ни надгробных плит —
Над тобой лежит земля сырая.
Только солнце лист позолотит,
Да промчится птиц далеких стая.

Только ветер в страшной тишине
Вдруг взметнется, словно боль осмыслив,
При такой же каменной луне,
Как при Ольге или Гостомысле.

Первым встречным я хочу кричать,
Заглушая скрежет вьюги стоном:
«Без меня похоронили мать
На одном из кладбищ Апшерона».

Улыбнитесь мне хотя на миг
Иль откройте собственное горе,
Чтоб к чужим, как к близким, я приник,
Как к своей единственной опоре.

Сегодня ты зеленая, как море,
То желтая, то серая, Кура.
Ну может ли не испариться горе,
Неумолимое еще вчера?

Как фокусник, кидая свет и тени,
Играет солнце бликами воды,
Сирени нет, но запахом сирени
Напоены незримые сады.

Хочу застыть я вместе с этим мигом,
Чтоб не было ни завтра, ни вчера,
Чтоб век лежать, как мраморная книга,
Перед тобой, зеленая Кура!

Заменю ли тебе я отца-партизана?
Нет, родного отца заменить не могу.
Но любовью своей залечу твою рану,
Боль твою никогда не прощу я врагу.

Я сжимаю твою полудетскую руку.
В дни боев и она охраняла наш тыл.
Я приму на себя твою горькую муку,
Чтобы ты улыбнулся и горе забыл.

Но страна о тебе никогда не забудет,
Ни сестер полоненных, ни гибель отца.
С материнской заботой всю жизнь она будет
Охранять и лелеять сына бойца.

Заменю ли тебе я отца-партизана?
Нет, родного отца заменить не смогу,
Но любовью своей залечу твои раны,
Боль твою никогда не прощу я врагу.

Пишу тебе. Тбилисский воздух чист.
Я постарел. Тиха моя обитель,
Но зоркий взор по-прежнему лучист,
На дереве я вижу каждый лист
И не смотрю на грозный бой, как зритель.