1927
Холодной мятой и малиной жаркой
Я чествовал подругу-малярию,
Когда в стекле игольный столбик ртути
Над красной заупрямился чертой,
Когда подушка стала вдруг конвертом,
А голова сургучною печатью,
И знал я, что ни я, ни кто не должен
Воздушный почерк пуха разгадать!
Да, тридцать девять… Почему же время
Лишь тридцать три мне уделило года,
И уравнять грань возраста и ртути
Ни мятой, ни малиной не могу?
Не потому ль, что с потолка мортирой
Глядят Двенадцать Дюймов Зодиака,
И вступит жизнь в созвездие Торпеды,
Когда покажет Цельсий: сорок два.
И я стакан с питьем отодвигаю:
Он разобьется, и кривой осколок
Слой сургуча легко с конверта сколет,
И все прочтут лебяжьи письмена,
А сорок два их растерзают взрывом,
И снег пойдет, лебяжий и безмолвный,
И шар багряный станет клюквой снежной…
…Мне холодно!.. Дай полушубок мне…
1927
Помню ясный полдень, когда впервые
Я сюда приехал, когда с вокзала
Я катил на дрожках и ждал: когда же
Явится море?
И оно возникло, сломив пространство,
Синею стеною в гирляндах пенных,
Млело и мерцало, качая в далях
Парус латинский.
И оно дышало соленым ветром,
Рыбьей чешуею, арбузной коркой,
Влажной парусиной, смоленым тросом, –
Вечною волей.
И душа, вздыхая, вдруг закружилась;
Я почти заплакал; я стал как парус,
Что звенит под ветром и только жаждет
Мчаться в просторы.
И потом ни разу не повторилось
Детское виденье: надлом пространства,
Синий блеск, и трепет, и зыбь, и эти
Сладкие слезы…
1927
Здесь медлит осень. Здесь еще тепло.
И странно видеть зимние созвездья
Сквозь музыку с далекого бульвара,
Сквозь теплый вкус и нежность изабеллы…
К полуночи в ореховом саду
Прощаюсь я с моей дневной работой,
Бумажную я забываю книгу
И, сев на камень старого фонтана,
Вникаю в перепутанные знаки
Папирусов и папирос мечты…
И добрая татарская овчарка
Ко мне подходит и сует мне лапу,
И мы, обнявшись, вспоминаем горы,
Обоим нам запретные навек.
Октябрь 1927. Симферополь
«Сегодня дождь бормочет и лукавит…»
Сегодня дождь бормочет и лукавит,
Отсчитывает что-то на листве,
Постукивает ноготком в окошко,
И мысли черные стекают в душу
Из черного и мокрого окна…
Тут, Моцартову следуя рецепту,
Свечу зажег я, в зубы вдвинул трубку,
Откупорил шампанского бутылку
И перечел «Женитьбу Фигаро».
Октябрь 1927. Симферополь
Здесь перо и циркуль, и прекрасная
Влага виноградная в амфоре,
И заря, закатная и страстная,
Кроет фиолетовое море.
И над белым чертежом расстеленным,
Над тугим папирусом развитым
Иудей склонился рядом с эллином
И сармат ведет беседу с бриттом.
А внизу, отряд фалангой выстроя,
Проезжает меднолатый всадник,
И летит крутая роза быстрая
На террасу через палисадник.
— Добрый час! — Ладони свел воронкою.
— Это я, центурион Валерий.
Написалось ли что-либо звонкое
В золотом алкеевском размере?
— Добрый час! Мы за иной беседою;
В сей чертеж вся Азия вместилась,
И увенчан новою победою
Мудрого Эратосфена стилос.
И глядят с улыбками осенними
Риторы и лирики седые,
А закат играет в жмурки с тенями
В белых портиках Александрии.
1927
«Доверчив я. Обманут десять раз…»
Доверчив я. Обманут десять раз, –
В одиннадцатый каждому поверю:
Мне светел блеск любых свинцовых глаз,
И будущего — прошлым я не мерю.
Меня берет лукавящий рассказ
Про нищету, и подвиг, и потерю.
Я пьянице, насильнику и зверю
Мысль и обед готов отдать подчас.
Но трое клеймлено неизгладимо,
Но трем — преображающего грима
Еще изобрести не удалось.
Сквозь гордый жест, сквозь благородство взора
Я узнаю их наповал, насквозь:
Шпиона, проститутку и актера!
12. XII.1927
Mon reve familier… Плеск мандолин Верлена,
Чуть влажный тротуар и синее окно,
И декадентский рай батистового плена…
Всё это было так давно!..
Mon reve familier… Прохладный жемчуг смеха,
Стыдок порочности и поцелуй, как стон,
И сумасшествия в последней дрожи эхо, –
Мальчишки несвершенный сон.
Mon reve familier… И я ведь был меж зрячих.
Кто ж подменил тебе зазыв актерских глаз?
Не струйки ль слез, таких прозрачных и горячих,
Что в них растаял бы алмаз?
Mon reve familier… Кабина слиппинг-кара,
Уют и полутьма, — и в снежном полотне
Ритм страсти и пружин. Рассчитанная кара
За то, что было лишь во сне.
Mon reve familier… Злорадной тайной вашей
Мне смерть несете вы. Я цепенею весь.
Но, если нож вонзен с ухваткою апашей, –
Самоубийство тоже здесь.
Бригада розыска, гляди, замок ломает:
Да! В окровавленном закоченев белье,
Гортанью вспоротой зеленых мух скликает
Mon reve familier!
Читать дальше