Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

Где полынный холм и озерцо,
На обрыве — красной глины срез,
Запрокинутое ввысь лицо,
В голубой загар небес?
Не читал тогда совсем стихов,
Складно слово молвить не умел,
А в ушах — степного ветра зов
Козьей флейтой пел и пел…

Февраль. Морозный луч на крашеном полу.
Сверкает кафлями большая печь в углу.
Мне утренний досуг игрой заполнить надо, –
И вспоминается бывалая отрада:
Открыв нехитрую укладочку мою,
Рукою бережной я тихо достаю
Давно лежащие в потрепанной бумажке
Три черных свечечки, три угольных монашки;
На трехкопеечник одну из них кладу,
Зажженной спичкою у острия веду,
И конус крошечный вдруг зацветает жаром
И дышит сладостным, как росный ладан, паром,
И книзу медленно сплывает слой огня,
Струя отрадою и миром на меня…
Сгорела свечечка. Но конус не распался,
Был прежде угольным, а пепельным остался,
Хоть смертью чистою покорно заплатил
За кратковременный, за благовонный пыл…
Вот так и мы с тобой. Затлев душистым жаром,
Пройдем по времени и отойдем недаром:
Посмотрит кто-нибудь внимательный, в веках,
На нежные стихи — сгоревшей жизни прах!

Точно из серой глины вылеплен слон мой послушный.
Глины горячих болот, тех, где рождается Нил.
Великолепен мой слон! Как тяжел и громаден хобот!
Как нерушимо крепка бивней веселая кость!
Молод мой слон. Я к нему прихожу в затаенное стойло.
Он мне привычно трубит, ласково дует в лицо,
Хобот подставит потом, я взберусь по небу на затылок, –
И тяжелой стопой он к водопою идет.
Щеткой из трав морских я ему протираю морщины,
Складки железной спины, хобота, брюха и ног.
Он, веселясь, набирает полводоема в хобот
И окропляет меня теплым и мутным дождем.
После мы снова идем в затаенное старое стойло,
Раб приносит туда скошенных трав вороха,
Сочно хрустит трава в бледно-розовой ласковой пасти, –
Любо смотреть на него! Молод и весел мой слон!
Так мы проводим дни. Но недолог покой и отдых:
Скоро мы поплывем на золотых кораблях
Через родимое море на север, неведомый север,
В темные страны, туда, где собирается враг.
Будет работа слону. Оденутся добрые бивни
Медью, горящей как жар, копьями станут они.
На всемогущей спине вскинется башенка остро,
Пращники сядут в нее, лучники луг напрягут, –
И веселый мой слон, разъярясь от укола в затылок,
Хоботом тяжким своим бурю врагу протрубит!
Триста слонов, клыками касаясь клыков соседа,
Топотом смерти рванут твердое сердце врага!
Элефантерии смерч сомнет, как траву, легионы,
В трупах проложит тропы, втопчет сраженных в песок!
Радуйся, слон мой веселый, что старая мощь Карфагена
Под ноги бросит тебе слишком заносчивый Рим!

Никогда не забуду я этот сухой известняк,
Оборвавшийся круто навстречу прибою и бризу.
Никогда не забуду я этот соленый сквозняк,
Что полынью звенит, пробегая обрыв по карнизу.
Я сползал по скале, повторившей удары волны,
К золотому песку, к византийскому черному морю,
Где на черной волне поплавками стоят бакланы,
А вдали «Антигона» уходит, покорная горю.
Но какое мне дело до этой печали чужой,
До печали плывущих навеки в чужие пределы?
Подо мною скала, окрапленная мраморной ржой,
Предо мною волна, закипевшая кипенью белой.
На прогретом песке я лежу и слагаю стихи.
Да уйду я, как день, да погибну я попусту, даром, –
Но певучая лень, но бездельные эти стихи
На любимую брызнут горячим и звонким загаром!

Когда приезжаю в седой Севастополь,
Седой от маслин, от ветров и камней,
Я плачу, завидя плавучий акрополь
На ветреном рейде среди батарей.
Я знаю, что здесь по стопам Гумилева
Морскою походкой пройдет мой катрен, –
Но что же мне делать, коль снова и снова
Я слышу серебряный голос сирен?
Но что же мне делать, коль снова прожектор
Взлетает к созвездьям и падает вмиг, –
И золотом ляжет на траурный нектар
Лучом из полуночи вырванный бриг?
Ну что же мне делать, о, милая муза,
Коль ночи над морем проходят без сна, –
И свежий, как молодость, запах арбуза
Мне снова бросает ночная волна?
Ты пела Бодлеру и Тютчеву тоже
О запахах, звуках и красках — они
Всего нам привычней, всего нам дороже,
Когда мы лирически празднуем дни.
Позволь же у моря, где плавали деды,
Мне, бедному внуку, ощупать рукой
Морские тревоги, морские победы,
Морские глубины и ветер морской!
Я знаю прекрасно, что тесны каюты,
Что кубрики душны, что пища плоха, –
Но здесь, в этой жизни, бывали минуты,
Достойные статуи или стиха.
Я бедный профессор, но, честное слово,
Я сам переплыл Гибралтар и Ламанш:
Мне книги дала госпожа Исакова,
Прекраснейшая изо всех капитанш!