Светлана Бестужева-Лада: Невыносимая легкость бытия

Как презирала тех, кто ревновал!
(Себя не презираю, а жалею).
Гордыни грех — вот бог и покарал.
Сама ревную во сто раз сильнее

Тебя ко всем. Да что там — ко всему!
Спаси тебя господь от этой кармы.
Уже незаживающая рана,
Сквозной рубец по сердцу моему.

Когда-то бровью бы не повела,
Словечка бы упрека не сказала…
Когда-то! Я спала, а не жила.

Все грезила, романтики искала.
И если даже рушилась мечта,
Так холодно плечами пожимала.

Так холодно плечами пожимала:
Кого-то можно мне предпочитать?
Бог в помощь, дверь — вон там. А умолять
Я не умела. Никогда б не стала

Молить — тогда. Зато теперь молю
О встрече хоть на миг, о нежном слове.
Впервые в жизни встретилась с любовью,
Впервые в жизни, господи, люблю!

Одним тобой живу я и дышу,
Все принципы, все догмы растеряла,
По воле волн, закрыв глаза, плыву…

Врагу б такой любви не пожелала!
И я ещё — прости господь вину! —
Сама себя считала идеалом.

Сама себя считала идеалом,
Судила всех, но только не себя.
(Подумать можно, горя было мало.
Хватало, знаешь. Даже без тебя.)

За что ты послан мне такой, не знаю.
Но догадаться можно: за грехи.
Мой величайший грех, мои стихи
Тебе все сразу, оптом посвящаю.

За золото медяк я принимала,
Но вовремя Господь прозренье дал.
С меня уже довольно идеалов —

Богаче жизнь. Любви девятый вал
Накрыл меня — и прошлое пропало.
Как снег весной растаял идеал.

Как снег весной растаял идеал:
Последняя о нем я пожалею.
Ты мне такое счастье, милый, дал,
Что я себе признаться в нем не смею.

Стихам, и снам, и песням нет конца.
Все — для тебя. Одно ты солнце в небе.
Ты мне взамен тернового венца
И не один тебя мне не заменит.

Я счастлива теперь земной любовью,
Я на земле живу, а не в мечтах.
Пусть трудно, пусть невыносимо больно —

Продлись, мой сон. Пусть только лишь в стихах
Ты мой. Мне даже этого довольно.
Все понимаю. Но — темно в глазах.

Все понимаю. Но — темно в глазах.
Все принимаю. Но немеют губы.
До смерти я, должно быть, не забуду
Тебя с другой… Иллюзии все — в прах!

Бесчеловечно как! Да нет — безбожно!
Ох, мне бы хладнокровие твое!
Давать советы, милый мой, не сложно.
А выполнять… Мучение мое!

Ты мне собою заслоняешь мир,
И изменить что-либо я бессильна.
И не хочу. Все остальное — миф,

Небытие, театр, пантомима.
А ты… Уже едва ли не кумир.
Но сердце так болит невыносимо!

Но сердце так болит невыносимо…
Как долго сможет выдержать оно?
Пойми меня: опоры я просила.
Не жалости, не милости. Дано

Мне слишком много, знаю. Но… так мало
Из рук твоих. Не будь со мной скупым.
Тебя уже об этом умоляла —
Опять прошу. Как видно, снам моим

В насмешку лишь и суждено сбываться.
Вся тяжесть только на моих плечах.
Тебе легко: ты можешь посмеяться.

Мы не на равных. Мне достался — страх.
Тягучий, черный, липкий страх расстаться.
И дрожь в руках, и горечь на губах.

И дрожь в руках, и горечь на губах,
И смех в слезах, и слезы в каждой шутке…
Тебе смешно порою, а мне жутко:
Для моего ль плеча такой размах?

Да-да, почти шекспировские страсти.
Своей рукой трагедию пишу.
Увы, мое единственное счастье,
Какого счастья я теперь прошу?

Какая мука: бесконечно ждать.
Какая боль, какая пытка, милый!
Тебя не видеть — значит не дышать.

И это счесть любовью, и счастливой?
Какую же тогда несчастной звать?
Я и в бреду такого не просила.

Я и в бреду такого не просила,
Предугадать, предвидеть не могла.
День пережить хватило б только силы,
А ночи — боже мой! — сплошная мгла.

Мгновенья встречи безнадежно зыбки,
Не видеть — значит по-просту не жить.
Вымаливать не слово — хоть улыбку,
И каждый взгляд, движение ловить.

В шестнадцать лет простительно такое
Бесцельное блуждание впотьмах.
Теперь же… Ни мгновения покоя,

Слепые вспышки гнева, дрожь в руках,
Тоска и радость — все одной волною,
Все доводы рассудка — пепел, прах.