Вера Меркурьева - Тщета - Собрание стихотворений

Дождь моросит, переходящий в снег,
Упорный, тупо злой, как… печенег.
Ступни в грязи медлительно влачу –
И мнится мне страна восточных нег.

Из тьмы веков к престолу роз избран,
За Каспием покоится Иран.
На Льватолстовской улице шепчу:
Шираз, Тавриз, Керманшах, Тегеран.

В холодном доме тихо и темно,
Ни сахару, ни чаю нет давно.
Глотаю, морщась, мутный суррогат –
«А древний свой рубит хранит вино».

Теплом и светом наша жизнь бедна,
Нам данная, единая, одна.
А там Иран лучами так богат,
Как солью океанская волна.

Здесь радость – нам не по глазам — ярка,
Всё черная да серая тоска.
А там, в коврах — смарагд и топаз,
Там пестрые восточные шелка.

От перемен ползем мы робко прочь,
Здесь – день как день, и ночь как ночь, точь-в-точь.
А солнце там – расплавленный алмаз,
А там, а там — агат текучий ночь.

Неловко нам от слова пышных риз,
От блеска их мы взгляд опустим вниз –
А там смеются мудро и светло
Омар-Хайям, Саади и Гафиз.

Холодный север, скучный запад брось,
Беги от них – а ноги вкривь и вкось
На Льватолстовской улице свело.
О, если б повернуть земную ось!

Неизвестные нам пружины
Заведенные в некий час,
Дали разные нам личины
И пустили нас в общий пляс.

Мы столкнемся и разойдемся,
Полный сделаем оборот,
Усмехнемся и обернемся:
Этот – к той, или к этой – тот.

И приводится нам казаться
То одним, то другим лицом,
То с одним, то с другим меняться
То своим, то чужим кольцом.

Ой, и любо-дорого станет,
Если вдруг изменит двойник
И за милой личиной глянет
Нелюдской, невиданный лик.

Мы свои личины, ощеряясь,
Скинем, вольные искони,
И за яростным дивным зверем
Без оглядки кинемся вниз.

Так в погибельном хороводе
Цепь за цепью мы пропадем,
Поклонимся Богородице –
И к Метелице припадем.

Вечерний час. Домой идти пора.
Замглилась пыльным золотом гора.

И стекла те, что были тусклы днем,
Зарделись переливчатым огнем.

Блаженней всех часов вечерний час –
По дне былом великий парастас.

Ровнее всех дорог тот путь прямой,
Когда нам сказано: пора домой,

И провожает нам церковный звон:
– Там-дам, там-дам-вам – вековечный сон.

Луне на ущербе, в третью четверть,
Волне на отливе не прекословь.
Кому в бесполезной поздней жертве
Догнать убегающую любовь?

Да и не надо. Мирно приемлю
Всего, что уходит, благой черед.
Пускай зерно хоронится в землю –
Иначе колосом не взойдет.

Кольцом не звени луне на ущербе,
Волне на отливе сети не ставь –
И ясной выстанет в тусклом серпе
Твоя кенотафия.

Но разве закат не так небесен,
Как ранней зари розовая пясть?
И разве у сердца меньше песен,
Когда их шепчет не злая страсть?

И разве есть на свете любовник,
Чье объятье забвение даст навек –
Как тот спокойный, бездонный омут,
Где мера жизни полна по верх?

И есть еще в нем такая песня,
Что как сон легка и сильна – как смерть.
Ее бы вспомнить, и с нею вместе
С лица земли свое имя стерть.

На улице всё той же самой
Всё тот же дождь, как из ведра.
Дворняжка тявкает упрямо
И будет тявкать до утра.

Кто может, спит – в гробу иль в зыбке –
Лишь было бы кому качать.
И в бледной сонного улыбке
Застыла мертвая печать.

А мы не спим, мы небылицы
Слагаем строго и пестро,
Бесчинных рифм вереницы
В размеренный равняя строй.

Случайный спутник странной жизни
Чертит бумагу, прям и тих –
И вдруг нежданным смехом прыснет
Неугомонный шалый стих.

Улыбкой вечной рот оскалив,
Он сам не знает, как близка
Его смеющейся печали
Моя веселая тоска.

Так оба мы проходим через
Любви и Смерти общий круг,
И полный пепла желтый череп
Нам улыбается, как друг.