Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Он бежал ко мне бывало —
Здравствуйте! Но это мало,
Обнимал и тряс руками:
«Помните, как мы на Каме?!»

Чистополь. Сугробы, стужа,
Дров не сыщешь, мерзнет Муза,
Чья-то частная квартира,
Переводы из Шекспира.

Я теперь его не слышу.
Три сосны ему за крышу,
Мать-земля за одеяло,
Он любил меня бывало.

Был ли я счастлив?
     Трудно ответить.
Был ли несчастен?
Еще трудней.
Что-то во мне и греет и светит,
Бесконечное
      множество дней.
Что-то меня подымает и будит
Нежно, негрубо:
     — Вставай, соловей!
И, как вербовщик,
         в дорогу вербует,
В дальние дали
        державы моей.
Это, быть может,
        слова моей матери,
Те, что запали в меня с молоком.
Как я люблю их!
      И как я внимателен
К ней, что ходила всю жизнь
          босиком.
Мудрая!
Добрая!
Тихая.
Скромная.
Если хоть чем-то обидел,
            прости.
Подвиг безмерный,
Счастье огромное
Слово твое
По России нести!

Никого не жалеет природа,
Что ей слава и авторитет!
Отнимает она у народа,
Кто ей люб — и заступников нет.

Вот и мать мою не пожалела,
В День Победы сровняла с землей.
Для нее невозбранное дело
В некий час прикатить и за мной.

Чем прикажете отбиваться?
Заседаниями? Гостьми?!
Если скажет она — собираться!
Значит, надо ложиться костьми.

Остаются лишь небо и звезды.
И трепещущий флаг на Кремле.
И все то, что при жизни ты роздал
Всем оставшимся жить на земле.

Сальери печется всегда о карьере.
А Моцарту что? Моцарт солнышку рад.
Он сядет с детишками где-то на сквере
И сказку затеет и что ему яд?!

Сальери сидит и сидит за пюпитром
И высидит что-нибудь за ночь к утру.
А Моцарт на выкрик цветочниц «Купите!»
Идет и открыто смеется: — Куплю!

Он нищего в дом свой заводит со скрипкой,
Дает ему честный и искренний грош.
Он верит в талант человека сокрытый
И знает, что горе людское — не ложь.

О, Моцарт мой милый! Ты дорог, ты близок,
Ты музыкой можешь погибших спасать.
Мне в руки бы твой карандашный огрызок.
Ах, как бы я стал вдохновенно писать!

Два порядка пуговиц,
Черное пальто.
Ходит некий путаник,
Гражданин никто.

Два порядка пуговиц,
Золотой транзит.
Он кого запугивает,
А кому грозит.

Иванову скажет:
— Берегись Петрова!
А Петрову скажет:
— Бойся Иванова!

Для него все общество
Склока и клоака.
Заступись, пророчица,
Защити, Плевако!

В полночь в небе московском
Звонкая синева.
Пушкин и Маяковский,
Как братья и сыновья.

Мать для них —
Родная Россия,
Ни морщинки в лице.
Старшего образовала,
Младшего не отдавала,
Не отдавала в лицей.

Не отдавала,
Наверно, знала,
Младшему будет другая судьба.
Митинг с броневика у вокзала,
Выкрик улиц: — Бей в барабан!

Младшему
Революция стала лицеем,
Взятие Зимнего,
Порох борьбы,
Огонь возмущенья,
Прямой и прицельный,
Песня — Мы не рабы!

Александр Сергеич,
Владим Владимыч,
Вы нам оба необходимы.
Вы стоите теперь по соседству
И главенствуете на площадях.
Два великие ваши сердца
Продолжают звучать в стихах!

Дикарь плясал и пел вкруг мамонта,
Мослы глодал и кость сосал.
Чтобы оставить нам орнаменты,
Он камни и кремни тесал.

Он оглаушивал дубиною,
Чтобы дикаркой овладеть,
Не называл ее «любимою»,
Не думал ей романсы петь.

Все брал он с бою: мясо, шкуру,
Огонь и даже дикий мед.
Ну, кто теперь его натуру
Во всей реальности поймет?

Изнежены водопроводом,
Горячей ванной и теплом,
Мы называемся народом,
А под подушкой держим бром.

Нам всем бы дикости немножко
И первобытности копыт.
Но то и дело «неотложка»
О скорой помощи вопит!

Я хожу на свиданье с собором
Через клязьминский мартовский снег.
Он стоит над крутым косогором,
Говоря: — Я двенадцатый век!