Мария Покровская - Творчество Лесной Мавки

Клавиша магнитофона,
словно пароль в бессмертье.
И оживает голос,
Которого нет на свете.
И оживают губы,
Которых нет полстолетья.
Музыка смерти не знает.
Настежь людские окна!
Это душа родная
Бьется в магнитофоне.
Даже как будто слышно,
Как стучится живое сердце.
Выстраданный твой голос —
Это пароль в бессмертье.

На кинопленках полустертых —
Торжественные двойники
Давно ушедших в смерть актеров.
Слова и жесты их легки.
Они воскресли на экране.
Проходит время мимо них.
Они чужую жизнь играют,
Еще в беспечности живых.

Помнишь наших берез лебединую стаю…
Там рождалась Любовь святая,
восприемницами березы
от судьбы защищали грозной.
В зимней стуже — царевны
заколдованные,
в осень горькую — ближе нам
чем сестры кровные.
Нас березки мирили,
забирали печали,
нас березки весной повенчали.
А когда уходить мне приходится
последней тропой одиночества,
я умоляю, чтоб тебя берегли
Матерь Богородица
и дух березовой рощи.

То по белому снегу,
то по черному полю —
задыхалась от бега
и не чуяла боли.
Догоняла Жар-птицу,
что зовется судьбою —
то по снегу босая,
то по дикому полю.
Опаляя ладони,
я Жар-птицу держала,
лебединою песней
хмурый мир озаряла.
Ничего не умею,
кроме песни и света.
Годы бросила в землю,
да взошли пустоцветом.

Не верю гибели и боли
И не хочу любых наград,
Когда беру с твоей ладони
Морозом битый виноград.
Пусть иней ощущают губы,
Как первый грех и первый крик…
Беда ушла. И наши судьбы —
Как нерастраченный родник.

Снег у земли забирает всю боль.
Видишь, земля открывает ладонь
с горькими шрамами бед и обид.
Слышишь, земля безмолвно кричит.
И не залижет течение лет
первой утраты запекшийся след.
Светлым покровом, тихой мольбой
снег у земли забирает всю боль.
Не потревожит, не будет как грех —
ласковый снег уйдет на заре
в черную речку талой водой,
смолкнет на дне падучей звездой.

Почтовый ящик — золотая голубятня,
ждет добрых писем — белых голубей.
От вашей весточки теплеет сердце
наперекор упрямице-судьбе.
Пишите письма, пишите,
близких тепла не лишите!
Как нам бывает горько,
когда родному человеку долго, долго
всё некогда письмо написать,
и вот наконец соберешься,
отпускаешь белый конвертик,
а он возвращается
с пометкой: адресат
больше не проживает
на этом свете…
Пишите письма, пишите скорее!
Умчались годы в небо голубиной стаей,
а ястреб-одиночество, как тать.
Почтовый ящик — золотая голубятня,
молюсь о том, чтоб ей не пустовать.

Поминальный день — совесть живых.
Холм как в слезах — в цветах полевых.
Забери меня к себе, забери,
в свой пресветлый край позови.
Ничего мне не надобно от живых.
Будет праздник мой в цветах полевых.
Забери меня к себе, забери.
На кладбище нынче пахнет свежескошенной травой,
ясный белый день целуется с черною землей.
Душу мою горькую в мире упокой.

Я бессмертна — мне помин не нужен.
Я жива в твоих рассветных снах.
В старом доме, где хозяйкой — стужа,
Облик свой оставлю зеркалам.
Я с тобой остаться обещала,
Будут дни трудны или светлы.
Мой родной, не плачь: она солгала,
На могиле горькая полынь.
Я с тобой, когда черны печали,
Я утешу, когда в сердце боль кричит.
Нас с тобою жизнь повенчала,
Значит, смерть не в силах разлучить.

Приснился фавн. Раненый фавн в чащобе.
На дикие травы упал, настигнутый чьей-то злобой.
И крик его замер в лесу, как эхо на дне колодца.
Сквозь тиару ветвей хохотало слепое солнце.
Весенний упругий бег перечеркнут стрелою тонкой.
У фавна был взгляд — обиженного ребенка.
Я тоже, чужая всем, в какой-то хмельной тревоге
бежала на зов лесной, забыв людские дороги…