яшка казанова: стихи

зимовали непотребно мы:
стариков карали тремором,
а лолиточек-леденчиков
заносили в ежедневничек,
оставались после пятнами
смутными и непонятными
на подолах и на полочках:
так-то дожидаться полночи!

уходи, уже не выдержу:
в лоб ласкать, стоять навытяжку,
воровато гладить холочку,
целый день звенеть на холоде,
ожидать тебя, румяную...
дети выли, кошки мяукали.
одиночки сбились стаями,
чтоб растаять. не растаяли.
2001/03/12

тосковала по тебе волком.
все казалось в толпе: вон ты!
и машины считала похожие,
расстояние чуяла кожей.
а в отеле, в надраенных до одури этажах
меня назвали почтительно «госпожа».

этот питер мне проел нервы:
город тления, причал нерпы.
телефончика междугородие:
ты мне – родинка, ты мне – родина.
рестораны, меню с начинкой из тысячи блюд.
– вы не любите рыбу?
– я? я одну люблю.

до тебя два дня и две ночи.
укрываться от тоски нечем.
сигаретного дыма веночек,
страхов-снов обильная нечисть.
и в тисках облаков через
города и поселки – в воздух:
«ты – спасенье мое, леченье
от смертельной ветряной оспы.»
2001/03/28

я напою тебе все колыбельные,
я напою тебя собственной влагою.
тоненький мальчик в повязке набедренной
грезит тяжелыми латами.

робко алеющий под куртизанками –
пламя мужчины живее, чем адово.
ломаный мальчик, мечтающий: завтра бы
стать гладиатором.

я дорисую тебя до излучины.
я дорискую добраться до истины.
ангеломальчик. повадки изучены,
жестикуляция искренна.

как объяснить ему соль тавромахии?
как обласкать, не касаясь заветного?
стройный подросток с улыбкой романтика,
с детски-припухшими веками.

я добегу до тебя через минное
я доползу до тебя по пшеничному
собранный мальчик, точеней змеиного
жало тугого мизинчика.

боль достижений сравнима с истерикой
после оргазма. как спешно и солнечно
бодрое утро несется из телека
в новеньких белых кроссовочках...
2001/03/01

щёку целовать, прощаясь:
до свиданий, до свиданий.
в мокролицем амстердаме,
в кошечнораскосой чайне.

ты дрожать при звуках танго
станешь, вычеркнешь пьяццоллу:
на руках моих каталась
тыща женщин... образцово –
показательно ступени
дней считает утлый мартик.
холода рассвирепели,
струны бледных вен ломая.

и, надеясь на взаимность,
ты мне губы стиснешь плотно,
опасаясь эпилога
всей моей привычки к играм.
2001/03/01

новостройками двигаться строго на юг,
в этих серых районах никто не живет.
колыбелю уставшую память мою
по волнам: я то выше, то ниже ее.

о, протяжное имя, которое я
забывала так долго, что помню насквозь.
я бегу, чтобы нечего было терять.
я бешусь, чтобы жгла одиночество злость.

зубы – в нежную мякоть тревожного «стой!»
через проволоку – беспросветно на юг.
я по минному полю гуляю босой,
колыбеля уставшую память мою.

прожигаю рубашки и жизнь табаком
в этих серых районах. где жизнь, как моча.
кто-то вытрясти коврик идет на балкон...
я бегу потому что так проще молчать.

и наткнувшись ладошкой на робость вихра
одуванчика, вдруг каменею, как соль.
как приятны ветра, как спокойны ветра
в минном поле, где чувствует только босой.
2001/04/02

она пахла медом и молоком,
она ходила кошачьей поступью.
хотелось выпить ее глотком,
чтоб добровольно после сдаваться в постное.
в ее жилах бежал виноградный сок,
а в моих – продирала дорогу соль.
мы были различны, как йог и йод,
но я невыносимо любила ее.

она грела солнцем семи миров,
она струилась искристей стерляди.
хотелось икры ее сладкой – в рот,
чтоб откровенно после плеваться стейками.
в ее голосе лето играло фолк,
а в моем – сентябрь, даниэль дефо.
мы спали обнявшись, и ночь напролет
я невыносимо хотела ее.

она стала мне жизнью без рваных рифм,
она ласкалась щенячьими, женскими.
хотелось в амстер, в париж и в рим,
чтоб хладнокровно после летать в ижевски.
в ее пальцах стучал барабанный блеск,
а в моих маячил туманный блюз,
но даже в самом чреве небес
я знала: кроваво ее люблю,
я знала, что соль незаживших вен,
не дернув бровью отдам взамен
за сон ее на полотне груди,
за страх исчезнуть в смоле рутины,
за смех, за ладони, за розу губ,
за сына, что нежноотважен, как гунн.