Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

«Прекрасному, — твердят нам, — даст форма воплощенье».
Поэтому к стихам я питаю отвращенье…
Ведь человек обязан всегда быть сыном века,
Иначе он, несчастный, как умственный калека,
Заслуживает только быть запертым в больнице.
Пусть там плетет любые пустые небылицы.
Не вовремя родиться — несчастие твое…
Судьба, увы, дана нам, чтоб проклинать ее.
Но если проклинаешь, то, значит, ты — поэт,
Век пошлости в проклятьях оставит только след.
Между поэтом жалким, что грустно, словно четки,
Слова перебирает, чтоб были рифмы четки,
И офицером с саблей, спесивым и надменным,
Какой быть может выбор? Здесь выбор несомненный!
Он женщин восхищает осанкой и мундиром,
И дева выбирает его своим кумиром…
Права ты, подчиняясь лишь чувственной стихии.
Мудра одна природа, а мы глупцы слепые —
Ведь к страсти побуждает тебя другое тело;
Обнимет он и мнится, что ты помолодела.
Ты не сошла с ума,
Чтоб вместо офицера вдруг избрала сама
Поэта, что ночами не спит, слагая строки
И рифмой окрыляя раздумий смысл глубокий…
Солдат, он легкой шуткой тебя развеселит,
Поэт же слишком робок, насупившись сидит,
Он ловок, как улитка, поднять не смеет глаз
И, прежде чем он скажет, все взвесит десять раз,
Глядит он так скорбяще, вздыхает он, чудак,
И, в кресло погрузившись, все дни проводит так…
Но сколько б ни сидел ты и не глядел уныло,
Ты этим не сумеешь проникнуть в сердце милой.
Что спрашивать с ребенка? Он жаждет развлечений.
Я ж взглядом безнадежным каких ищу видений?
Зачем же звать богиней, и феей, и звездою?
Раз женщиной родилась, то ей не стать иною.
Но все же… Ведь однажды я слышал голос нежный:
«Склонись же головою, несчастный и мятежный,
Чтобы могла тебя я обнять и приласкать!»
Божественная, снова все повтори опять.
Мое воображенье — мой спутник неизменный,
Я вновь живу мечтою, как в сказочной вселенной:
Настанет день счастливый, когда в пустую келью
Ты — дочь, жена, царица — внесешь свое веселье,
Мысль сразу станет ясной, рассеется тоска,
Когда волос коснется моих твоя рука,
Я обернусь невольно и посмотрю назад,
И вдруг земной богини увижу нежный взгляд…
Беги! Что ждет в грядущем тебя со мной, когда
В наш век стихи и рифмы — сплошная ерунда.
Нет, я не принуждаю тебя идти за мной.
Я всех твоих несчастий быть не хочу виной.
Чем быть поэтом, лучше стать просто бирючом:
Сжигая рифмы в печке, мы не согреем дом,
Отдам я даже сердце, чтоб выпила ты кровь,
Нужда — тот лед, который потушит и любовь.
………………………………………………………..
И вдруг ты замечаешь, что ты сидишь со мной,
Дитя, чьи ножки — холод, а губы — летний зной.
И спрашиваешь нежно: «Ты что такой несмелый?»
Ты, наконец, хоть слово услышать захотела.
Ты целый час зевала и ждешь теперь награды:
В любви стихом французским тебе признаться надо.
Ты, наконец, решилась! И чувствую — слегка
Моей руки так нежно касается рука.
Шепчу я еле слышно, плечо твое целуя:
«Ты чересчур прекрасна, и чересчур люблю я!»

Казалось, сквозь ворота меж облаков туманных
Прошла царица ночи в одеждах сребротканых;
Под куполом небесным, в чудесном мавзолее,
В своей могиле синей так мертвенно белея,
Усни, усни спокойно в мерцании свечей,
Ты, чтимая безмерно владычица ночей!
В просторном мире иней покрыл поля и дали,
Наброшены на села блестящие вуали;
Искрится воздух. Будто беленные известкой,
Развалины сверкают в степи, пустой и жесткой.
Не спится лишь погосту со сгнившими крестами,
Там совы отдыхают. И звонница при храме
Потрескивает тихо. В столб ударяет било.
Незримый демон, мимо стремясь стезей унылой,
Иной раз мимоходом глухую доску тронет
Зубцами легких крыльев — и медь печально стонет.

Священная руина
Стоит благочестиво, стара, грустна, пустынна.
В разбитых окнах ветер ночной свистит протяжно,
И мнится, он колдует, шепча заклятья важно.
А на иконостасе в печальном запустенье
Лишь контуры остались, расплывчатые тени.
Где был священник — речи свои сверчок бормочет,
Где был псаломщик — шашель усердно стены точит…
…………………………………………………………..
Та вера, что иконам свои дарила краски,
В мое вложила сердце причудливые сказки.
Теперь от бури жизни, от гроз и от смятений
Лишь контуры остались, расплывчатые тени.
Усталый, красок мира в себе уж не найду я,
Осенней скорби полный, сверчок скрипит, колдуя.
На сердце опустелом держу я тщетно руку —
Шум древоточца в гробе сродни глухому стуку.
И жизнь моя порою мне кажется рассказом
Из уст чужих, — как будто я посторонним глазом
За ней слежу, как будто меня не существует…
Кто это без запинки о ней мне повествует,
И я над всем, что слышу, смеюсь? Мне все равно.
Что мне чужие муки?.. Я мертв, я мертв давно.