Алексей Евтушенко - Третья Твердь

И завтра вы – добыча воронью.

Нас время выбирает за грехи,

Бессмертье – одному из миллионов.

Уходят годы в память и в стихи —

Так в смертный бой уходят батальоны.

На эшафоте гибнет красота,

Но, прошептав короткую молитву,

Художник снова затевает битву

На хрупком поле белого листа.

На красоту надеются и ждут.

Ну что, мой друг, устал?

Не веришь в небосклон,

в прохладный труд лесов,

могущество пустыни?

Стихи, как соль времен,

застыли на устах.

Задача для юнцов

их сохранить отныне.

И кто бы ни срывал

твои колокола

под хохот и пальбу

с высоких колоколен,

любовь, увы, была,

как огненный обвал,

и за судьбу детей и внуков

я спокоен.

Давай, жена, с тобою посидим

На кухне нашей маленькой, уютной.

Давай, жена, с тобой поговорим

О вечном, а не о сиюминутном.

Весь мир в сиюминутной суете

Деньгами да долгами озабочен.

Но ты, я знаю, милая, из тех,

Кто грешных нас любить уполномочен.

Уполномочен Богом и судьбой…

Кто мир спасет? Конечно наши дети.

Любимая, день светел лишь тобой.

А ночь нежна, поскольку день был светел.

Я вернусь, только ты не надейся, не жди,

Вот закончатся тут проливные дожди.

По-над батюшкой Доном сверкнут купола,

Непутевую жизнь расколов пополам.

Во первой половине осталась любовь,

Много пива и водки, большие мечты…

Во второй половине скандальный Ростов,

Да остатки стихов, да гитара, да ты.

Темно-красный закат уничтожит гроза,

Ярко-желтый рассвет раззадорят ветра.

Пожалеют, наверно, родные глаза

Затерявшийся след в дебрях ласковых трав.

Не жалей, я вернусь в эту тусклую даль,

В этот блеклый простор, в эту степь, в эту жуть.

Что давали, то ел, что имел – все отдал,

А с лица постарел… Разве только чуть-чуть.

И с желанием жить, и с надеждою ждать,

А с любовью и верой вернуться домой.

Разве мог бы я худшее время сыскать,

Где бы дал нам убежище шарик земной

От несносной жары, от нещадных дождей,

От бензиновой гари российских дорог,

От безудержной жадности наших вождей,

От всего, что играючи выдумал Бог?

Я вернусь. До холма пролегает мой путь

Сквозь огни переулков, базар да вокзал.

Я вернусь, но везения мне не вернуть.

– Кайся Господу, – ангел-хранитель сказал.

Что ж, покаюсь раз было легко согрешить,

Раз ты ждешь меня целым, здоровым, живым…

Светлый ангел-хранитель по небу спешит,

Мне еще предстоит разговаривать с ним.

Земля перегорожена домами,

Заборами, дорогами, дымами

От черных, чуть пригашенных костров.

Так возникает город вместе с Богом

И с облаком, и с чертом, и с порогом

(Я вдруг его переступить готов).

А за порогом сумрак остается,

И Бог любви не хочет, но смеется

Мне в спину как охрипший домовой.

Он столько сил на выпивку истратил

И, кстати, страсти и сестерций, кстати,

Что я его не позову с собой.

Куда ж идти мне? Город под ногами,

Земля перегорожена дымами

От выстрелов и праздничных костров…

А дальше море медленно грохочет,

И торный путь все уже и короче,

И Бог любви в мой след бежать готов.

Город прочно окрашен в ребячьи цвета:

Темно-рыжий – кирпич, ярко-серый – цемент.

И владельцы углов занимают места

В самых целых рядах на текущий момент.

А жильцы с постояльцами стоя глядят

На причудливый рост обреченных стеблей,

И вечернее солнце в пятьсот киловатт

Освещает мансарды утробой своей.

Неужели и там – только пыльная жесть,

Прах земли незнакомой в цветочных горшках,

Ворох нот и рисунков, что надобно сжечь,

Да похмельный алкаш – за душой ни гроша?

Неужели и там, где кончается свет

Заходящего солнца на ломком стекле,

Не блеснет в полнакала лукавый ответ,

И надеждам случится в ночи околеть?

Из окрестных кварталов сбегается люд —

Поглядеть на пришельца в одежде чудной.

Бутерброды и водку ему подают

И за руку берут, и ведут за собой.

И сажают за стол, вспоминают язык,

Зажигают очаг, предлагают почет…

Звук далекой музыки над крышей возник

И в печальное сердце течет и течет.