Уже осыпалась весна,
И красное ложится лето, –
В десятый раз обновлена
Страна широкая советов.
Взгляни вокруг. Она – твоя.
Ее моря. Ее просторы.
Бежит стальная колея…
Леса. Равнины. Реки. Горы.
Спеши туда, в тепло, на юг,
Свой стан расправить онемелый,
Загладить будней нудный стук,
На солнце переплавить тело,
А тронет за сердце тоска –
Над полосой береговою
Ловить знакомый шум станка
В гремящем, плещущем прибое.
И снова в омут городской
Вернешься ты с курортной койки,
Ступая четко и легко,
Веселый. Загорелый. Стойкий.
И снова – в свой машинный сад,
Но с грузом бодрости и смеха,
Чтоб крымский вдруг узнать закат
В огне мартеновского цеха.
1927
О полдень стихла полоса.
Лишь ветер пробежал… Вожатым.
Рожь плещет золотом пернатым,
Внезапный свет слепит глаза…
Так, первым громовым раскатом,
Встает июльская гроза.
Уже он рухнул, царский дом.
Но на обломках черной славы –
Всё тот же знак – орел двуглавый,
Еще не отданный на слом.
И вот – июль с глухой заставы
Кровавым пропился дождем.
О, хмель перебродивших дней!
Мы шли, мы падали – ну что же:
Другие нашу песню сложат –
Всё о свободе, всё о ней…
И сердце вынести не может
Тот жар мартеновских огней.
Нас Ленин пестовал не зря,
Мы выросли в суровой неге:
И в дни, когда на русском снеге
Горит всемирная заря –
Нам бьют июльские побеги
В широкой жатве Октября.
1927
Всегда в огне, всегда за делом,
Всё передышка далека.
И сплавлены рукой умелой
ВСНХ и ВЧК.
Крушенье. Взрыв. Шальная пуля
Из-за угла. Распада тень –
И вот в двадцатый день июля,
Жизнь – перетершийся ремень.
На лоб надвинутая кепка.
Весь молчаливый и стальной,
Таким ушел и лег он крепко
В дозор под Красною стеной.
Но в младших — воля и сноровка,
Один подход, борьба одна…
Так будь же, память, как винтовка,
Его свинцом заряжена!
И если вдруг ослабнут силы,
Одни пример – нам Феликс дан,
Чтоб удержать сподручней было
Коня, портфель или наган.
1928
Часы на Кремле никогда не стоят.
Четырежды вчерчен в века циферблат.
…Их слушает вся страна.
Натянута туго времен тетива
И стрелка идет, наклоняясь едва.
…Их слушает вся страна.
С котомкой ушел из деревни мой дед.
Но внучка находит протоптанный след.
…Их слушает вся страна.
Ей шрифтом газету дано окропить,
Ей выпала пряжей словесная нить.
…Их слушает вся страна.
И строки, как полосу, выправим мы
За лен и зерно золотой Костромы.
…Их слушает вся страна.
И тихо в деревне дивятся судьбе
И слушают радио в светлой избе.
…Их слушает вся страна.
А в гулкой столице, сквозь темень и сон,
Нещадно ночами звонит телефон.
…Их слушает вся страна;
И Спасская башня в ночной тишине
Приходит к тебе и приходит ко мне.
…Их слушает вся страна.
1927. Москва
Простой и пламенной. Такою,
Годами-крыльями звеня,
Она встает передо мною –
Страна моя, любовь моя.
Вокруг Кремля – сердец ограда,
Знамен протянутая кровь…
Мне больше ничего не надо,
Страна моя, моя любовь!
Звездой ведома пятипалой,
Высокой славе вручена,
Качайся, мак мой темно-алый,
Моя любовь, моя страна.
А если выпадет иное:
Снарядом сбит дымок жилья, –
Ну, что ж, мы ляжем перегноем,
Страна моя, любовь моя!
<1927>
ОПРОКИНУТЫЙ ШЕВРОН. Стихи
Ах, нет пути, мне нет пути назад!
Нестройное меня сжигает пламя:
Душа моя – как Соловьиный Сад –
Российскими звенит колоколами.
Едва струится полночь над водой
И гулкий мост свои качает звенья…
Когда б я стать могла чужой судьбой,
Одним неотвратимым совпаденьем! –
Рука к руке. Сарказма нежный лед…
Старинный недруг, нет, Вы не поймете:
У нас, под спудом память бережет
Неву, и ночь, и сердце на отлете.
27 октября 1928, 29 ноября 1928
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу