Давид Самойлов - Стихотворения

Откроют повесть

С тем же отрешённым вниманием,

С каким мы

Рассматриваем евангельские сюжеты

Мастеров Возрождения,

Где за плечами гладковолосых мадонн

В итальянских окнах

Открываются тосканские рощи,

А святой Иосиф

Придерживает стареющей рукой

Вечереющие складки флорентинского плаща.

1973

Кончался август.

Примолкнул лес.

Стозвездный Аргус

Глядел с небес.

А на рассвете

В пустых полях

Усатый ветер

Гулял, как лях.

Ещё чуть светел

Вдали рассвет…

Гуляет ветер,

Гуляет Фет.

Среди владений

И по лесам

Последний гений

Гуляет сам.

Не близок полдень,

Далёк закат.

А он свободен

От всех плеяд…

1973

Поводырь ведёт слепого,

Любопытного такого.

— Что там, что там, поводырь?

— Это город Алатырь.

— Почему ж не слышен город?

— В этом городе был голод.

А потом повальный мор.

Целый город перемёр.

Идут лесом и болотом.

А незрячий: — Что там, что там?

Надоел поводырю.

— Что молчишь, горбатый?

— Зрю.

— Что там?

— Девка молодая.

— Каковая?

— Таковая:

Губошлеписта, толста.

— Сколько лет-то ей?

— С полста.

— Ах ты, зрячий, сын собачий!..

Что там, что там пахнет клячей?

— Ехал с ярмарки цыган.

Дурака с собой тягал.

Под ракитой опростался,

А дурак со мной остался…

Так бредут слепой с горбатым.

За леса свалился день.

И под месяцем рогатым:

— Что там, что там? — Вор? Пень?

1973

…И тогда узнаешь вдруг,

Как звучит родное слово.

Ведь оно не смысл и звук,

А уток пережитого,

Колыбельная основа

Наших радостей и мук.

1973

Мария была курчава.

Толстые губы припухли.

Она дитя качала,

Помешивая угли.

Потрескавшейся, смуглой

Рукой в ночное время

Помешивала угли.

Так было в Вифлееме.

Шли пастухи от стада,

Между собой говорили:

— Зайти, узнать бы надо,

Что там в доме Марии?

Вошли. В дыре для дыма

Одна звезда горела.

Мария была нелюдима.

Сидела, ребёнка грела.

И старший воскликнул: — Мальчик! —

И благословил её сына.

И, помолившись, младший

Дал ей хлеба и сыра.

И поднял третий старец

Родившееся чадо.

И пел, что новый агнец

Явился среди стада.

Да минет его голод,

Не минет его достаток.

Пусть век его будет долог,

А час скончания краток.

И жёлтыми угольками

Глядели на них бараны,

Как двигали кадыками

И бороды задирали.

И, сотворив заклинанье,

Сказали: — Откроем вены

Баранам, свершим закланье,

Да будут благословенны!

Сказала хрипло: — Баранов

Зовут Шошуа и Мадох.

И богу я не отдам их,

А также ягнят и маток.

— Как знаешь, — они отвечали, —

Гляди, не накликай печали!.. —

Шли, головами качали

И пожимали плечами.

1973

Фердинанд, сын Фердинанда,

Из утрехтских Фердинандов

Был при войске Бонапарта

Маркитант из маркитантов.

Впереди гремят тамбуры,

Трубачи глядят сурово.

Позади плетутся фуры

Маркитанта полкового.

Предок полулегендарный,

Блудный отпрыск ювелира

Понял, что нельзя бездарней

Жить, не познавая мира.

Не караты, а кареты.

Уйма герцогов и свиты.

Офицеры разодеты.

Рядовые крепко сшиты.

Бонапарт короны дарит

И печёт свои победы.

Фердинанд печёт и жарит

Офицерские обеды.

Бонапарт диктует венским,

И берлинским, и саксонским.

Фердинанд торгует рейнским,

И туринским, и бургонским.

Бонапарт идёт за Неман,

Что весьма неблагородно.

Фердинанд девицу Нейман

Умыкает из-под Гродно.

Русский дух, зима ли, бог ли

Бонапарта покарали.

На обломанной оглобле

Фердинанд сидит в печали.

Вьюга пляшет круговую.

Снег валит в пустую фуру.

Ах, порой в себе я чую

Фердинандову натуру!..

Я не склонен к аксельбантам,

Не мечтаю о геройстве.

Я б хотел быть маркитантом

При огромном свежем войске.

1973

Я слух нарочно отвращаю

От тех, кто жалуется мне, —

Простор и снег в моём окне.

И преданности безотчётной

Я полон сумрачной зиме,

Где притулился

Неотлётный

Снегирь на голой бузине.

1973