Давид Самойлов - Стихотворения

Вдруг поднималось вороньё.

А дальше — в свете безгреховном

Пространство и небытие.

И светом странным и заветным

Меня пронизывал дотла

При звуках музыки посмертной

Осколок битого стекла.

1968

Мне снился сон жестокий

Про новую любовь.

Томительно и нежно

Звучавшие слова.

Я видел твоё платье,

И туфли, и чулки

И даже голос слышал.

Но не видал лица.

О чём меня просила?

Не помню. Повтори.

Опять с такой же силой

Со мной заговори.

И снова в сновиденье

Случайное вернись.

Не надо завершенья,

Но только повторись!

Ведь в этой жизни смутной,

Которой я живу,

Ты только сон минутный,

А после, наяву —

Не счастье, не страданье,

Не сила, не вина,

А только ожиданье

Томительного сна.

1968

Расставанье;

Век спустя после прощанья,

Ты звучишь во мне, как длинное стенанье,

Как стенанье ветра за стеной.

Расставанье,

Мне уже не нужное,

Стонешь ты, как женщина недужная,

Где-то за туманной пеленой

Пробуждаюсь.

Вместе с пробужденьем

Оборвался звук. Но странным пеньем

Я разбужен был. Так где оно?

Я однажды в детстве слышал это:

Женский вопль далеко до рассвета,

Замиравший медленно вдали.

Мне казалось — это похищенье

Женщины. Куда её влекли?

Так со мной бывает спозаранок,

Когда что-то нарушает сон.

Слышу похищенье сабинянок —

Длинный, удаляющийся стон.

1968

Вьются тучи, как знамёна,

Небо — цвета кумача.

Мчится конная колонна

Бить Емельку Пугача.

А Емелька, царь Емелька,

Страхолюдина-бандит,

Бородатый, пьяный в стельку,

В чистой горнице сидит.

Говорит: «У всех достану

Требушину из пупа.

Одного губить не стану

Православного попа.

Ну-ка, батя, сядь-ка в хате.

Кружку браги раздави.

И мои степные рати

В правый бой благослови!..»

Поп ему: «Послушай, сыне!

По степям копытный звон.

Слушай, сыне, ты отныне

На погибель обречён…»

Как поднялся царь Емеля:

«Гей вы, бражники-друзья!

Или силой оскудели,

Мои князи и графья?»

Как он гаркнул: «Где вы, князи?!»

Как ударил кулаком,

Конь всхрапнул у коновязи

Под ковровым чепраком.

Как прощался он с Устиньей,

Как коснулся алых губ,

Разорвал он ворот синий

И заплакал, душегуб.

«Ты зови меня Емелькой,

Не зови меня Петром.

Был, мужик, я птахой мелкой,

Возмечтал парить орлом.

Предадут меня сегодня,

Слава богу — предадут.

Быть (на это власть господня!)

Государем не дадут…»

Как его бояре встали

От тесового стола.

«Ну, вяжи его, — сказали, —

Снова наша не взяла».

1968

Приходили ко мне советчики

И советовали, как мне быть.

Но не звал я к себе советчиков

И не спрашивал, как мне быть.

Тот советовал мне уехать,

Тот советовал мне остаться,

Тот советовал мне влюбиться,

Тот советовал мне расстаться.

А глаза у них были круглые,

Совершенно как у лещей.

И шатались они по комнатам,

Перетрогали сто вещей:

Лезли в стол, открывали ящики,

В кухне лопали со сковород.

Ах уж эти мне душеприказчики,

Что за странный они народ!

Лупоглазые, словно лещики,

Собирались они гурьбой,

И советовали мне советчики

И советовались между собой.

Ах вы, лещики, мои рыбочки.

Вы, пескарики-голавли!

Ах спасибо вам, ах спасибочки,

Вы мне здорово помогли!

1968

Забор крапивою зарос,

Но, несмотря на весь разор,

Необычайно свеж рассол

Настоянных на росах зорь.

Здесь был когда-то барский сад

Где молодой славянофил

Следил, как закипает таз

Варенья из лиловых слив.

Он рассуждал: «Недаром нить

Времён у нас ещё крепка».

И отпирал старинный шкап,

Где красовался Ламартин.

Читал. Под деревенский гул

Вдруг засыпал. Чадил ночник.

И долго слышен был чекан

Кузнечика в ночном лугу.

1968

Так березняк беспечен, словно он

К российским бедам не причастен,

Воронами от зла заговорён

И над своей судьбой свободно властен.

Роскошный иней украшает лес.

Ещё светлей берёзовая роща.

Как будто псковичи с резных крылец

Сошли на вечевую площадь.

Ах, это вече! Русская мечта,

Похищенная из ганзейских вотчин!

Перед бесчинством царского меча

Как колокол берёзовый непрочен.