Борис Новосадов: По следам бездомных Аонид : Вторая тетрадь стихов

И я вкушаю вольные грехи,
Которые душе моей любезны,
А перед смертию я сотворю стихи
О прелести сей жизни поднебесной.

Не новизна, а власть веков минувших
Прельщает обреченные умы,
И нас, к земному изобилью льнувших,
Настигнет холод царственной зимы.

И мы, глашатаи сердечного цветенья,
Приемлем этот величавый тлен,
И внимем обольстительному пенью
В пучинах замирающих сирен.

И мы, согретые последними лучами
Уже потухших некогда миров,
Волнуем беспокойными мечтами
Угрюмо леденеющую кровь.

И жизни нашей неуютноликой,
Свидетельствуя медленный заход,
По наши неразборчивые клики
Рождается суровый Новый Год.

Мы на земле глухи и близоруки,
Сокрытые во тьме своей тщеты,
И погруженные в томительные муки
Творенья искупительной мечты.

И исчезают многие бесследно
Из капища державных Аонид,
Но кто-нибудь беспомощный и бледный
В столетиях грядущих прогремит.

Приемлет он причастье тайн чудесных
И созидаться станет чрез сие
Из смерда малодушного — кудесник,
Из жизни суетной — святое житие.

Чудак уже нигде не милый,
Я прозябаю как-нибудь,
И только думою унылой
Дано мне юность помянуть.

И, вольным странником кочуя
По чуждым весям, я пою,
Но если я душой почую,
Что сковывают песнь мою,

Меня кручина на смерть ранит
И лира тихо отзвенит,
И с нею в сон последний канет
Бездомный данник Аонид.

Да, грешен я, но нет святых на свете,
И только человек, познавший стыд и страх,
Достоин жить и в памяти столетий,
И в думах ближнего, и в книгах, и в стихах.

Нельзя не внять волнению земному,
Нельзя не гибнуть в недрах суеты,
Нельзя не знать, что нет для дерзких дома,
Нельзя не рвать запретные цветы.

И надо жить без лавр и без оваций,
И слушаться лишь самого себя,
И падать надо, надо разбиваться,
И ненавидя мир сей, и любя.

И надо сознавать, что неизбежно
Постигнет нас забвенье, наконец,
И лишь искусству посвящать прилежно
Горение встревоженных сердец.

Нет для дерзающих свободы
Ни при царе, ни при вожде
И одинаковы везде
Мещанствующие народы.

Всегда и в каждом мирном стане,
Внушая черни злобный страх,
Живут в восторженных сердцах
Неотразимые мечтанья.

И есть бессмертие лишь в этом
Немолчном зове бытия:
Ценою крови честь сия,
Дана пророкам и поэтам.

Молчать, не замышляя мести,
Своей гордыни не щадя,
Не славя ни хулой, ни лестью
Деяний черни и вождя;

Пускай их лица злы и жадны,
Их пальцы сжаты в кулаки,
Пускай волною беспощадной
Нахлынут ихние полки…

Молчать! Приять и срам, и муку,
А сердце кроткое сберечь,
Чтоб сыну передать иль внуку
Меч Духа — праведную речь.

В пятом году — рабочих,
В семнадцатом — юнкеров…
Нет, мы не злее прочих —
Всякая льется кровь.

Гибли, шутя, матросы,
И сдержанно умирал,
Расстрелянный так просто
Правитель и адмирал.

Мы — те, на устах которых
Проклятья, а не привет,
Но скажет седой историк:
Достойней эпохи нет!

Пускай нет правды на земле
И нет ни вечности, ни счастья —
Нам тем и горше и милей
Волнений жизненных причастье.

Слагаем гимны мы весне,
И женщин трепетных ласкаем,
И улыбаемся во сне,
И спорим за вином и чаем.

А если властная тоска
Скует наш дух печальной скукой
И мы поймем, что смерть близка
И что она — со всем разлука,

Вздохнем и погрузимся в грусть.
И нас восхитит умиленье,
И мы запомним наизусть
Порывы горнего томленья.

Пускай конечно бытие
И не узреть нам будет рая,
Прелестна жизнь и лишь ее
Благословим мы умирая.