Николай Белоцветов: Шелест. Вторая книга стихов

Из опротивевшей норы,
Вдыхая едкий запах гари,
Сквозь дождь, туманы и пары,
Чтоб где-нибудь в укромном баре –
И до рассвета… А потом
У опустевших ресторанов,
Ища растерянно свой дом
И неожиданно воспрянув,
В испуге крикнув: О, приди!..
О, Эвридика!.. И кромешный
Завидев сумрак впереди,
Понуро, горько, безутешно,
Забыв достоинство и стыд,
Столичным девкам на потеху,
Не помня слов, не слыша смеха,
Петушьим голосом навзрыд.

С тем горьковатым и сухим,
Тревожащим истомой темной,
Что расстилается, как дым,
Витая над моей огромной,
Моей покинутой страной,
С протяжной песнью сиротливой,
В седую стужу, в лютый зной,
Перекликаясь с черной нивой,
С тем, что рыдает, как Орфей,
О Эвридике вспоминая,
С тем ветром родины моей
Лети, печаль моя ночная!

Скоро тронется поезд, и как линии нотной тетради
Телеграфных столбов бесконечно потянется сеть,
И послушные думы, расплетая волнистые пряди,
Запоют однозвучно только слово одно: Умереть!

Говоришь: Невозможно… Но раскаты надмирной печали
Но земные поклоны убегающих в вечность лесов.
У заплаканных стекол мы так долго о главном молчали,
Проплывающих далей заунывный мы слышали зов.

Скоро тронется поезд, загремят, заскрежещут колеса,
Заколотится сердце под щемящий раскатистый стук
И вдруг судорожно замрет… И не станет ни слов, ни вопроса,
И уже безнадежность в этой муке заломленных рук.

Все о том, что годы, что сребристы,
Вечера, что поздно… Все о том!
Бьются волны в грудь твою, как в пристань,
Угрожая штормом и дождем.

Все о том, да все о том, что в тесном,
Деревянном, черном и простом…
А потом в огромном, неизвестном,
Молчаливом небе… Все о том!

И о том, что ночь томится в плаче,
И о том, что звезды так бледны,
И о том, что в мире все иначе,
Что незрячим снятся только сны.

А ведь когда-нибудь, друзья,
Как в океан впадают реки,
А ведь когда-нибудь и я,
И я когда-нибудь навеки!
И в звездных сферах бытия,
В хрустальных сферах Птолемея,
И я когда-нибудь, друзья,
Перед Создателем немея…
Друзья, друзья, когда-нибудь
В Его премудрости бездонной,
В пучине черной утонуть
Суровым роком осужденный!..
Увы, когда-нибудь и я,
Как в океан впадают реки,
И я когда-нибудь, друзья,
Когда-нибудь и я навеки!

Без упрека… Покорно… Но пойми же — навеки, навеки…
И, как облак, растаяв в голубой колыбели зари,
Где смежают светила величавые бледные веки,
И дрожат их ресницы, и доносится голос: – Умри!.. –

Без упрека… Покорно… Как прохладен заоблачный воздух!
Как безветренно сердце! И как близок, как близок твой час!..
И текут по ланитам золотые падучие звезды,
И скорбит бесконечность в мириадах заплаканных глаз.

И тогда в холодную могилу
Опустили солнце, и тогда
Ветер пел гнусаво и уныло
Над хрустальным зеркалом пруда.

И тогда, содрав с себя одежды,
Охал дуб, молясь за упокой,
И, простясь с последнею надеждой,
Ввысь грозился старческой рукой.

И тогда луна не восходила,
И тогда по зябнущим полям,
Чуть виясь, из звездного кадила
Голубой курился фимиам.

Ни к чему!.. Напрасно!.. Невозможно!..
Но душа не хочет этих слов,
Этих слез надломленности ложной!
И закат по-новому суров.

Облака, скрывающие звезды,
Скрыть не могут вестников благих.
Свод высок, хрустален горный воздух,
И прибой торжественен и тих.

Как песок в прилива час прекрасный
Зыбью строк исчерчена тетрадь.
Мир поет. Молитвы не напрасны.
И душа не хочет умирать.

Что-то душой забыто,
Только не знаю — что
А все, что ей открыто,
Все это — не то, не то…