Наум Коржавин - На скосе века

Он исчез давно, навечно,
Но должна бы по всему
Всё равно поставить свечку
Ваша партия ему.

Будет только справедливо
Так отметить вашу связь:
Это ж он Россию к взрыву
Вёл — как мальчик веселясь.

Он, от злости сатанея,
Гнал упрямо в красный стан
Надругательством — евреев,
Просто плётками — крестьян.

Гнал свирепо, сея беды,
Жаждал мстить, судить, карать,
И как зрелый плод — победу
Вам осталось подобрать.

Но под докторскою крышей
Близ полковника того
Ты о том не думал, слыша
Голос вежливый его.

Не с того душа болела,
А от мыслей… Ты страдал
От обиды: знал, как белых
Этот врач с надеждой ждал.

Угнетало униженье,
Общность странная судьбы…
Всё тут было в нарушенье
Правил классовой борьбы.

Всё! Надолго ты потрясся
Встречей с ним… Не враз постиг,
Что всего тут жадность класса,
Подтвержденье чётких книг.

В то, что просто и знакомо,
Вновь поверил ты — да как!
Хоть смущал азарт погрома
У полковника в зрачках.

…Затихал весь город Киев,
Слыша голос твой в ночи.
Вся его буржуазия —
Адвокаты и врачи.

И звенели стёкла грустно,
Когда шёл ты по утрам
По Андреевскому спуску
Вверх, к Присутственным Местам.

Был, как выстрел, эхом резким
Каждый шаг твой повторён.
И в испуге занавески
Поднимались с двух сторон.

Их подхватывало, словно
Ветром классовой борьбы…
…И за каждой — тот полковник
Избегал своей судьбы.

Избегал, стоял на страже,
И от взора твоего
Этажи и бельэтажи
Нагло прятали его.

Пусть не знал ты, где полковник,
Всё ж ты знал, что всё равно
Социально и духовно
Все вокруг с ним заодно.

Все — как он, того же мира,
То же скрыто в них, что в нём…
И врывался ты в квартиру,
Словно в крепость под огнём.

Но не били револьверы,
Враг не целился, губя.
Лишь чужая атмосфера
Обступала здесь тебя.

Словно кто-то неизвестный,
Проиграв последний бой,
Ставил вновь тебя на место,
Возвышался над тобой.

И разбитый, незаконный,
Власти отданный твоей,
Лишь косился удивлённо
На тебя со стеллажей.

Где под слоем белой пыли,
За тисненьем корешков,
Книги с важностью хранили
Мудрость «классовых» веков.

Нежный лепет, страстный шёпот,
Столкновенья лиц и войск,
Бег за счастьем — грустный опыт
Всех людских переустройств.

Все открытья, все потери,
Относительность всех благ.
Безысходность вер, неверий,
Бледный свет сквозь этот мрак.

Откровенья всех религий,
Имена и письмена…
Заглянувши в эти книги,
Ты б не понял ни хрена.

Ни тоски, ни жажды света,
Ни огня, что жжёт слепя.
Ни того, что речь тут где-то
И о том, что ждёт тебя…

Несмотря на диктатуру,
Книги смысл хранили свой…
…Буржуазная культура
Издевалась над тобой.

Впрочем, свято веря в сдвиги,
Делом занятый вполне,
Не смотрел ты в эти книги, —
Просто видел их извне.

Но понятья не имея,
Что в них есть, — при всём при том
Несозвучность их идее
Чуял классовым чутьём.

И, задетый ими кровно,
Так ты зло на них взирал,
Словно в каждой жил полковник —
Тот, что вещи отбирал.

Словно скрыть они хотели,
Притворяясь неумно,
Что учёный их владелец
С тем полковником — одно.

Где б вам знать, что он такими
Был, как вами, удручён,
Что он страстно спорил с ними,
По ночам забыв про сон.

И заснуть не мог до света,
Возмущённо чуя рок…
Был, как ты, полковник этот:
Верить доводам — не мог.

Но и вдруг узнав такое,
Ты б лишь крякнул: вздорный класс.
Слишком верил ты в другое —
В «кто не с нами — против нас».

Твой приказ гремел раскатом,
И, судьбе своей не рад,
Тот владелец брёл куда-то
Впереди твоих ребят.

Унося тоску и драму,
Глядя вдаль, в конец пути…
Только Ленин телеграммой
Мог теперь его спасти.

Властелин и рыцарь часа!
В личной жизни и в борьбе
Ты чутьё и гордость класса,
Словно Знамя, нёс в себе.