Наум Коржавин - На скосе века

А вокруг всё другое — покой и Европа,
Принимает парад генерал лимитрофа.
А пред ним на безмолвном и вечном параде
Спят солдаты, отчизны погибшие ради.
Независимость — вот основная забота.
День свободы — свободы от нашего взлёта,
От сиротского лиха, от горькой стихии,
От латышских стрелков, чьи могилы в России,
Что погибли вот так же, за ту же свободу,
От различных врагов и в различные годы.

Ах, глубинные токи, линейные меры,
Невозвратные сроки и жёсткие веры!
Здесь лежат, представляя различные станы,
Рядом — павший за немцев и два партизана.

Чтим вторых. Кто-то первого чтит как героя.
Чтит за то, что он встал на защиту покоя.
Чтит за то, что он мстил, — слепо мстил и сурово
В сорок первом за акции сорокового.
Всё он — спутал. Но время всё спутало тоже.
Были разные правды, как плиты, похожи.
Не такие, как он, не смогли разобраться.
Он погиб. Он уместен на кладбище Братском.

Тут не смерть. Только жизнь, хоть и кладбище это…
Столько лет длится спор, и конца ему нету,
Возражают отчаянно павшие павшим
По вопросам, давно остроту потерявшим.
К возраженьям добавить спешат возраженья.
Не умеют, как мы, обойтись без решенья.

Тишина. Спят в рядах разных армий солдаты,
Спорят плиты — где выбиты званья и даты.
Спорят мнение с мнением в каменной книге.
Сгусток времени — Братское кладбище в Риге.

Век двадцатый. Всех правд острия ножевые.
Точки зренья, как точки в бою огневые.

Не на каторге. Не на плахе.
Просто цех, и станки стучат.
Просто девушки шьют рубахи
Для абстрактных чужих ребят.

Механически. Всё на память;
Взлёт руки — а потом опять.
Руки, руки!..
      Ловить губами
Вас в полёте.
      И целовать!

Кожа тонкая… Шеи гнутся…
Косы спрятаны — так у всех.
Столько нежности! Задохнуться!
Только некому — женский цех…

Знаю: вам этих слов — не надо.
Знаю: жалость — не тот мотив.
Вы — не девушки. Вы — бригада! —
Распрославленный коллектив!

Но хочу, чтоб случилось чудо:
Пусть придут моряки сюда
И вас всех разберут отсюда,
С этой фабрики Комтруда!

Видать, была любовью
Ты всё ж в моей судьбе.
Душой, губами, кровью
Тянулся я к тебе.
И жизнь внезапно цену
Иную обрела.
И всё твоя измена
Под корень подсекла.

Что ж… Пусть… Живу теперь я
Неплохо. Ничего.
Не верю в счастье. Верю,
Что можно без него.
И жизнь на сон похожа,
И с каждым днём я злей.
И ты, наверно, тоже
Живёшь не веселей.
Безверье и усталость
В душе, в судьбе, в крови…
Приходит рано старость
К живущим без любви.

Снова Киев.
      И девушки
          нежной, певучей осанки.
Все — такие, как вы.
         Но не встретить на улицах вас,
Довоенные девочки,
         детство моё, —
                киевлянки!
Мои взрослые сверстницы,
             где вы и как вы сейчас?
Я не к вашим ногам
         припадал молодыми губами,
Всё не вам объяснял,
          что пытался себе объяснить.
Я оставил вас в детстве,
           одних,
              словно мёртвую память, —
Обронил, словно можно
           частицу себя обронить.
Мы встречались порой.
           Говорили.
                Мне некогда было:
Я проделывал путь,
         пробивая дорогу плечом.
Боль эпохи моей
         подняла меня,
              сердце пронзила,
Отделила от вас,
         словно были вы здесь ни при чём.
Словно это не вы
        и не горькие ваши романы.
Ваши браки, разводы,
          смятенья
              и схватки с тоской.
Той любви, что хотели,
           мечтали о ней постоянно, —
Той любви вдруг не стало,
            а вы не умели с другой.
Знал я это,
     но знал не про вас.
               Я разыгрывал роли.
От безвкусицы южной зверел,
              вам не верил порой…
Чушь.
    Ведь боль остаётся
             в любой аффектации — болью.
А судьба остаётся
         в любом проявленье — судьбой…
Что же делать?
       Живём.
           И дела наши вовсе неплохи.
Если что и не так — надо жить.
               Мы выносим свой крест.
За гарантию счастья
          не спросишь с минувшей эпохи.
За любовь не получишь
           с давно отшумевших торжеств.
И не вы эти девушки
           нежной, певучей осанки,
Что спешат,
      как спешили,
           сияя доверием,
                  вы.
Я ищу вас везде.
         Я такой же, как вы, киевлянки, —
Та же южная кровь,
         лишь обдутая ветром Москвы.
Я такой же, как вы.
          Так откуда в душе ощущенье
Самой подлой вины,
         словно стал я банкротом сейчас.
Словно мог я вас всех полюбить,
               увести от крушенья,
Все мечты вам спасти —
           и по глупости только не спас.