Людвик Ашкенази: Черная шкатулка

своими чистыми глазами, пани,

черными, или зелеными с точечкой,

или синими — такими синими,

что впору захлебнуться.

И глядят на вас снизу вверх.

И все они родились до войны, пани,

в войну, пани,

или после войны.

Как мне хочется поговорить с тобою, Рыбка.

Можно, я буду называть тебя Рыбочкой, да?

Вот и славно, моя Рыбка.

Я так хочу поговорить с тобою, Рыбка…

Как мне хочется услышать, когда ты уже скажешь:

трава, вода, лепешка…

А я спрошу тебя, Рыбочка: «Кем ты станешь?» Спрошу:

«Кто ты? Кто ты, мой неизвестный, мой гость, моя радость?»

Неужели ты станешь обыкновенным мужичищей,

от которого разит войною, злобой и рисовой водкой?

Казармами для резервистов? Выплюнутой кровью?

Неужели наступит время, и ты тоже кому-нибудь скажешь

испитым сиплым голосом: — А ну катись, ублюдок, пока не выбил зубы!..

Кто ты, Рыбка? Немая золотая рыбка,

которая с меня не сводит раскосых глаз моей любви?

В один прекрасный день человек узнаёт, что он

представляет поколение. Начинает носить ковбойку или

«конский хвост», или томик Рембо, или золотой крестик,

или шляпу с широкой лентой, или гитару и кеды.

Отец нас не понимает, он — другого поколения.

Отец считает, что надо рано ложиться

и вовремя вставать.

Кто раньше встает, больше берет.

В знании — сила.

Без труда не вытащишь и рыбку из пруда.

Любовь зла…

От добра добра не ищут…

Как аукнется, так и откликнется…

Сколько веревочке ни виться…

Не рой яму другому…

И «не высовывайтесь из окна», и «не разговаривайте

с водителем», и не встречайтесь с незнакомыми мужчинами.

И вообще глядите в оба. Ясно?!

Каждое новое поколение могло бы вступить в жизнь,

вооруженное до зубов опытом родного отца и деда.

Но оно всякий раз хочет все испытать с самого начала.

На земле нет радиостанции,

которая бы передавала

надежды и страхи бессонной ночи,

голову, взметнувшуюся над подушкой,

босые ноги, опускающиеся на холодный пол,

жаркий ночной шепот,

скрип двери, щелчок выключаемого ночника,

вопросы, обращенные во мрак за окном:

Когда ты вернешься? Где ты?

Почему ты не ешь? Что с тобой?

У радио своя программа:

духовая музыка, потом «Героическая»

и снова духовой оркестр.

Больше всего на свете люди обожают играть в шарики —

глиняные, стеклянные, серебряные, золотые…

Больше всего на свете люди обожают играть с шариком

в стволе — ведь и пуля прежде была круглой.

Ну, а затем с большим шаром, на котором мы живем —

по сути дела без квартплаты и домохозяина.

Он необыкновенно терпелив, этот шар,

добрый и снисходительный, точно старая кобыла к детям.

Возит нас на себе

и делает все, что может,

чтобы мы не свалились.

Так будем держаться, дети!

Дети — создания маленькие и любят все уменьшительное.

Чтобы казаться больше, каждый ребенок хочет чего-то совсем крошечного.

Солнце дети называют солнышком,

и это так трогательно:

одно солнечное пятно во много раз больше,

чем вся наша смешная планета.

Однажды одна японская девочка посмотрела в небо и сказала:

— Мама, смотри! Грибочек!

Не знаю: это уже случилось? Или только случится?

Был один человек, который думал, что все дороги ведут

в Рим. Один из многих справедливых, что живут среди нас

и пословицы понимают не образно, а буквально.

И вот он шел и шел, а в Рим никак не мог попасть.

И все же верил, что дороги созданы для того,

чтобы прийти туда, куда захочешь.

И вот он шел и шел, но каждый раз оказывался там,