Людвик Ашкенази - Черная шкатулка

А какой я буду у него по счету?

Я не дорогая? А меня полюбит твой любимый зять?

Все ж скажи мне, папа, я которой буду?

Где бычок, ну тот, что дочкой стал тебе?

Я ему, папочка, постелю подстилку,

точно же такую, что стелил ты мне.

Рано утром, паночка, замычит теленок,

ты ему поласковей: «Уж бегом бегу!»

— Что мычишь так грустно, — спросишь ты спросонок, —

разве тебя, дочка, я не берегу?

Не отнимайте у женщин сигареты,

я вам серьезно говорю.

И сами подносите спичку, не ожидая просьбы.

Им нравится любой огонь, даже самый крохотный,

любой огонь, игра с огнем,

красная точка, тускло пронизывающая темень.

Поэтому не берите у них сигареты,

они любят курить вдвоем

и смотреть на вас сквозь облачко голубоватого дыма,

чтобы знать, как вы к этому относитесь

и достаточно ли вы серьезны в темноте,

незаметно переходящей в рассвет.

Они всматриваются в вас, освещая огоньком сигареты,

это их фонарик.

Бывает, сигарета погаснет у женщины во рту,

и поблизости не оказывается никого, кто бы мог снова

дать ей огня.

В одном городке, да, это было в Испании,

люди терпеливо стояли в очереди за счастьем.

Счастье отпускали в кулечках, взвешенных заранее,

в маленьких фунтиках из целлофана с надписью «Фелицитас».

В каждом фунтике было стеклышко с радугой, пряник,

пучок душистой травки, монетка и по одному молочному зубу.

Словом: сто граммов счастья.

Некоторые стояли в очереди с самого рождения.

Иногда то одна, то другая из женщин, дожидавшихся счастья,

говорили соседям:

— Будьте добры, я стою за вами (или: перед вами),

я сейчас вернусь,

я только сбегаю за хлебом,

или отлучусь на свадьбу, или мне надо на похороны.

Не забудьте, я стою за вами, мучас грациас!

И шла на берег, чтоб прилечь у моря,

где волны днем и ночью омывают гальку,

и пена нежно гладила ее уставшие ступни.

И говорила про себя: «Если бы не в очередь за счастьем,

я была бы совсем счастлива…»

Городок наш небольшой. Местечко.

Но есть в нем все, что положено.

Окна, на подоконниках которых

проветриваются перины.

Окна, распахнутые в жаркую ночь,

ратуша, школа, почта, мясная лавка,

свежевыкрашенный жандармский участок,

гарнизон и городская кутузка,

небольшой, прошу прощения, бордель,

большой собор с башней, на башне —

колокол, что звонит по умершим,

и зеленое кладбище.

Словом, городок наш маленький,

но все чин-чином.

Все улицы — с названиями,

и ведут от ратуши к борделю,

от собора к тюрьме и обратно.

Вот недавно опять приехал один писатель и говорит:

— Тетушка, говорит, расскажите мне о себе.

Ведь ваша жизнь, наверно, увлекательный роман…

А я ему сказала:

— Начни с борделя, милый, пройди к казармам,

а потом на кладбище.

Это и есть мой роман.

Мой любимый, еще не рожденный,

сейчас я тебе объясню, что такое бомба.

Однажды, перепахивая землю, возможно, вы наткнетесь на такую длинную железную сигару.

Скажем, на ней будет написано: «Бог в помощь!»

Или: «Мерри Крисмас».

Или: «Счастливого пути!»

Или: «Привет и поцелуй из Рура!»

Не думай, любимый, что мы, твои предки, не понимали шуток.

Мы были веселая шатия, разухабистые ребята.

Остряки.

Так будь здоров, потомок, «Мерри Крисмас»!

Ну, а если она все-таки взорвется, ты уж будь любезен, не взыщи. Прошу прощения!

В одном музее была современная статуя,

занесенная в каталог под названием «Судьба».

Перед ней долго стоял студент, изучавший геодезию,

и говорил про себя:

«Судьба? Этого мы еще не проходили».

Ночью он видел сон об этой редкой по красоте скульптуре.

Статуя была выше, чем небоскреб. Проходила между людьми

по широкому бульвару и то одного, то другого поднимала

над землей. Ставила его на длинную узкую бронзовую ладонь,