Александр Ступников: Комплекс полноценности

Каждому дарованы во благо
На пути Цирцея
Иль Итака.

Власть имущий — всласть имущий.
Подающий, загребущий.
И карать. Но, если надо,
И корячиться готов.
Все мы слуги разных званий:
Кто поменьше — тот и крайний.
Не своя рука — владыка
У холопов и шутов.

Но страшны не те, кто свыше,
Их законы или дышла.
Не казацкие нагайки, не казенные хлеба.
Это все в России норма.
Страшен страх. А в нем — покорность
Несусветно- беспросветной психологии раба.

То незримо. То без грима
Управляет нами Имя
Незнакомых и знакомых разных ведомственных лиц.
Тот, кто правит — тот и правый.
Даже если и картавый.
Мы в законах — как в загонах
Околоточных границ.

О, великая Россия.
Где теперь твои мессии?
Затерялись на этапах: от Москвы — до Колымы.
Не везёт Руси с вождями.
Плачь кровавыми дождями,
Потому что в полоумных
Твои лучше умы…

Мне снился сон, в котором я стрелял.
И, убивая, словно очищался.
И автомат в моих руках смеялся.
И каждому — давал, давал, давал…

Столько врали, что вралями
Вы не смотритесь уже.
Поменяемся ролями,
Словно царства королями:
Баш — на баш. Как лже — на лже.

И на пьяном карнавале
В честь сей новости благой
Мы, друг друга узнавая,
Удивимся — Кто такой?
Покачаем головой.

Каждый знает, что он хочет.
Почему же шут хохочет…?

Как глупо, но я кажется забыл
С кем был. Кого любил и не любил.
Как будто на мозаичной стене
Перемешалось всё и все во мне.

А что не перепуталось, осело.
Так женщин опрокинутое «Да»
В мужчинах оседает.
Но тогда,
Воистину, кому какое дело?

Я в сущую свою обитель
Давно забытою весной
Вошел, как в дворик проходной.
Сначала — вдох,
А после- выдох.
Сначала вход,
А после — выход.

А может все наоборот?
И выход —
Это тоже вход?

Но не расскажет тот, кто видел…

Опять апрельские капели
Отпели зимние снега.
И жизнь уже не столь долгА.
А мы чего-то не успели.

В несовершенстве пришлых лет
Есть наших душ несовершенство.
Воздай нам, Боже, во блаженство
Чего и не было. И нет.

Воздай несбыточность надежд,
Недосягаемость стремлений,
И сладость горьких искуплений,
Где даже ненависть невежд
Неотличима от молений.

Эти хриплые крики чужих голосов
Чем убоже, тем громче в неистовстве.
Ветер волосы рвет, оголяя висок.
Я от смерти осмысленной — на волосок.
От бессмысленной жизни — на выстрел.

Я давно не хожу. Разучился ходить.
На ходу поправляю подсумок.
Отнимаю года — чтобы вместе сложить.
Разве можно прожить, если не пережить
Эту мудрость и это безумие?

Но, шалея, вопит по бокам шакалье
И собаки беззубые воют.
Ах, как часто на их откликался вранье,
И с опаской поглядывал на воронье,
И смотрел, кто стоит за спиною.

Но я больше не дам им себя обокрасть.
Мне не сбавить ни бега, ни шага.
Если где-то и есть избавления власть,
То в готовности жить.
А не выжить — и пасть.
Потому что не пасть — это благо.

И, когда позади у затылка, впритык,
Волченогая стая задышит,
И откуда-то сбоку оскалится клык,
И вожак, заходя, мне нацелит в кадык,
Все равно я его не услышу.

Путеводная нить по груди пролегла.
Кто из нас тетива?
Кто мишень?
Кто стрела?

Ещё не сосчитать.
Уже не посчитаться…
Глухие города
И старый Новый свет.
Бессонница реклам.
Но бьют часы двенадцать.
И Золушки в слезах.
И то, что есть — как нет.

Все это так смешно.
Все это так печально.
Когда бы не её,
А чья-нибудь судьба.
В замедленном кино
Вопящее молчание
Удавок автострад —
До первого столба.