Александр Ступников - Комплекс полноценности

И тридцать зим за тридцать медяков
Меня держали в стае дураков.

Куда я торопился и зачем,
Когда есть одиночество ночей?
И, словно наказанье, благодать
Познать. Но ничего не понимать.

И тридцать разудалых молодцов
Вокруг из рожи корчили лицо.
И говорили: «Делай, как и мы».
А мне смешно: орущие — немы.

Незванный я, но все-таки не гость,
Поскольку мне родится довелось.
А утренний развеялся туман.
Не знаю я, где правда, где обман…

Чем короче память — дольше жизнь.
Некуда сбежать от укоризн.
Только, раскаляясь добела,
Прожитая сыплется зола.

Тихо растечется в никуда.
И темнеет талая вода
Вороньем, опухнущим от тризн.
Кто бы знал, что это тоже — жизнь…

Мы сами выбираем себе путь.
Из всех путей единственно возможный.
И повернуть назад уже не можем.
И вряд ли повернем когда-нибудь.

Я понял Истину.
А истина проста:
Голгофа начинается с Христа.

Сложить из дней дорожную суму
И разложить пасьянс из подаяний
Воспоминаний,
Словно заклинаний
Тех дней, когда остаться одному
Казалось равносильным наказанию.

Но вот рассвет, как прошлое, в дыму
По истеченью стольких разночтений
Вдруг придает значение —
Значению:
Тому, что оставаться одному
Не наказанье, а предназначение.

Не всякая одежка — по уму.
Не каждому лохмотья — по карману.
Но даже в забытьи самообмана
Не дай вам Бог остаться одному.

Не обещай, что будешь ждать —
Я всё равно об этом знаю.
И разве может быть иная
Любви земная благодать
И благодарность неземная.

Я знаю, рук моих тепло
Твои тревоги успокоит.
Вот прикоснусь к тебе рукою —
И расстояния стекло
Не запотеет слепотою.

Зачем так манит темнота
И что уводит от любимых
Мужчин — в неведомые зимы.
От тех, чьё имя никогда
С другими несоизмеримо?

Стрелой натянутого лука
В любви заложена разлука.

Цветасто поле
И душистей сад,
Возросшие из-под…
Навоза,
Которым, забросая,
Наградят —
Как самой благодатной из наград
Судьбы,
Где жизнь — поэзия.
А проза —
Её закономерный результат.

Когда дается жизнь взаймы,
Есть чувство странное вины
За то, что трачу.
И забираю, не воздав.
И снова путаюсь в счетах.
И меньше значу.

Но в утоление кострам
Есть свет прохладный по углам,
Как продолженье.
Он изначально и в конце.
И размывает на лице
Изнеможенье.

Какая странная игра:
Огонь подсвечного костра
Под образами.
Зажгу лучину на слезах
И обожжет огонь глаза.
И под глазами.

Но хохотнет в кустах сова,
И полоснет, шипя, трава.
И кто-то близко
Зрачок навета наведет
И, не умея бить навзлет,
Ударит низко.

И засмеется за спиной.
Ужели это всё со мной?

Можно Землю пройти по комнате.
Вы сегодня меня не трогайте:
Я побуду с отцом один.
Всё любимое им сам достану я,
А на кухне, почти стаканами,
Мама глушит валокардин.

Люди смерть принимают по- разному:
Одни сердцем, другие — разумом.
Только что значит разум, когда
Самый близкий, родной и проверенный
Человек твой уходит из времени
Ни во что. Ни за что. В никуда.

Я оглох. Потому что не плакал.
Я ударить хочу с размаха
Шар Земной по хребтине гор.
И во мне, боль и злость сливаясь,
Бьются в сердце. Но, улыбаясь,
Он глядит со стены в упор.

Боже, Господи или как ты…
Ну, в какую сбежать из Галактик,
Чтоб никто из «этих» не видел,
Как бездарно я разревусь.
Впрочем, мне и Галактики мало.
И в плечо упирается мама:
— Я с тобой. Я одна боюсь…

Я глуп. Глупее быть не может.
Меня моя душа тревожит.
С ней не согнутся. Не схитрить.
Ни индульгенцию купить.