Игорь Шкляревский - Сборник стихов

Позы заоблачные, улетающие позы.
Я, между тем, приближаюсь к горизонту событий.
Большая часть из порхающих там розовы.
Малая часть белы, но при том сомнительны.
Я прохожу курсором по контуру позы,
выделяю и перебрасываю в свою почту.
Я, таким образом, ощупываю зовы,
отвечать на которые буду нынче ночью.
А между тем, я всё ближе к горизонту событий.
Скоро всё померкнет у меня за спиной.
Дальше — больше: мне сомнителен вообще обычай
полагать, что происходящее происходит со мной.
Лишь облака — лиловые, белые, розовые —
будут порхать какое-то время в глазах.
Минуту-две их ускользающие позы
будут вечно навязываться и ускользать.

Снова нота, как когда-то
впуталась в ползучий плющ,
будто сплющена октава
и просунута, как луч,
в ствол туннельного вокала.
Вдоль пронизывая опто —
волоконный стебелёк,
эта мысленная нота
все искомости плетёт
в однотонные полотна.
Будто вечная веранда
вся под крышу заросла
диким лозьем винограда,
где заблудшая оса
тянет вечное фермато.

В прохладном центре белого пятна
Отчаянье, надежда, тишина, —
Такая «неслучайная» развеска.
Спасибо, а теперь смотри: она
И ты, и вы сидите у окна —
Темнеет лес, белеет занавеска.

В насекомых тучах зудья-нытья
С кузовком по ельнику я кружился,
Весь в жуках да мухах, как будто я,
Невзначай скопытившись, разложился.

Перевод есть образ и знак потерь,
Грустный символ поствавилонской эры.
Пусть антропоморфно я был теперь
Бойкой иллюстрацией к стихам Бодлера.

Как в любых блужданиях последних лет
Поначалу казалось: спасения нет.
Но — хотя ни мох, ни тенёк, ни слизни
Не спасли вот этот конкретный гриб —
Повторяя просековый изгиб,
Промелькнула бабочка из прошлой жизни.

И сказал сыроежковый Иезекииль:
« Вот я видел, как в плоть облекается гниль,
В чащах правды под елками греясь »…
Над болотом яснела и хмурилась мгла,
Между кочек в чернике, краснея, росла
Сыроежка, лучась и надеясь.

Мои еврейские друзья
Живут в Америке не зря.
По бостонско-нью-йоркским дачам
Прилежно празднуя шабат,
Они обратно не хотят
Туда, где мы под снегом скачем
И с каждым днем всё меньше значим.
Кто это говорил? Житков?
России крышка без жидков.

Вот там Бернини, это Борромини,
Вон пинии, верней, скульптуры пиний,
Колонны пальм и фейерверки птиц…
A destra, a sinistra или прямо —
«Природа — тот же Рим» из Мандельштама
Встречает вас… А Тютчев? Тютчев — цыц!

Во сне всё ясно: ключ в просвете
И луч в замке,
И комнаты (уже не эти,
Ещё не те),

И стражница — глаза, как блюдца,
Сама с быка…
Но разрешается проснуться
Пока… «Пока!»

Актеры оживляют вещи:
Стакан хохочет, сигарета
Рыдает; пальто устало —
Невозможно почти сто лет ходить в героях…

Хотя висеть в углу, наверно,
Ещё грустнее.

Мы в ресторане, как в стакане,
Сидим, как добрые злодеи,
У Катерины Грациадеи
Есть дочь актриса.

Она играет в сериалах,
Стесняясь этого напрасно —
Известно, что она прекрасна,
И это классно.

Официант из Пакистана
Мне подаёт американо,
Все прочие из политеса
Берут эспрессо.

Однажды, заложив за ворот,
Мой друг сказал мне со значеньем:
«Рим — Вечный Город» с удареньем
На слове «город».

Чуть смутный смысл подобных жалоб
Мне ясен, но ещё яснее,
Что Катерина Грациадеи
Так не сказала б.

— Скажи, ты с нами или с ними?
— Я в Риме.
— Смешно… А разве возвращаться
Ты не намерен?
— Поймите, сам вопрос, ragazzi,
Такой не верен.
— Поверь, ты в очень уязвимой
Позиции, дружок беспечный!
Ничто не вечно…
— Кроме Рима,
Который Вечный.