Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

Скрипят корабли в туманах,
Вздымаются, как на весах,
И ветер, как в нотных станах, —
В мачтовых новых лесах.

А на палубах зыбких матросы
Богохульствуют до хрипоты,
Бездельники и отбросы,
Картежники и плуты.

Вот изволь эти грешные души
Атлантикой к Богу вести,
Обещать им пальмы и суши
И не перевешать в пути!

И ты помнишь — цингу в океанах, Б
унты на борту и свинец,
И гулкие, как барабаны,
Пустые бочонки. Конец.

Но на гребень прекрасного вала
Увлекает людей за собой
Бессонница адмирала
Над картою голубой

И в пути, в переходах бурливых,
Укрощая кипенье валов,
Неразумных ведет, нерадивых
Средь опасных страстей и грехов.

О, высокое званье поэта,
Твой удел — голубая страна,
И в бессонную ночь до рассвета
Одиночество и тишина,

Пока пересохшие глотки
Не захрипят с корабля
О небесной находке —
Земля! Земля!

Щелкунчику за святочным рассказом —
Орехи золотые разбивать,
Фарфоровым же куклам синеглазым —
О платье замечательном мечтать.

Но в грохоте балетных представлений
Щелкунчик собирается в поход —
Судьба решится на полях сражений,
Где деревянная лошадка ржет.

Палят горохом пушки непрестанно,
Игрушечная кровь течет рекой,
И падает солдатик оловянный,
До гроба верный страсти роковой.

Так в голубых и призрачных пределах
Душа витает Ваша. До конца
Стоим и гибнем мы в мундирах белых,
И мышь грызет свинцовые сердца.

О, море слез! — Блаженной крупной солью
Утешен подвиг, Терпсихоры труд:
Прихрамывая, мышь бежит в подполье,
А балерине розы подают.

Зима. Морозный на щеках румянец.
Медвежий храп в сугробах. Волчий вой.
Как путешественник и чужестранец,
В дневник записываю путевой

С пейзанами в харчевнях разговоры.
Поет на петлях дверь, клубится пар,
На окнах леденистые узоры,
И песенку заводит самовар.

А люди — великаны, бородатый
Знакомый с чернокнижием народ;
Войдут — садятся, бороды лопатой,
И чашка водки по рукам плывет.

Проезжий поп — о вере: стол дубовый
Гудит, в огне лохматом голова,
Текут из рукописных часословов
Латынью варварской его слова,

Но, хлопая ладонью по мушкетам,
Разбойники глядят, как темный лес,
И с петушиным пеньем, пред рассветом,
Седлать коней уходят под навес…

Зачем же тихим, тихим океаном
Душа разбойничья здесь назвалась,
Гостеприимным паром и туманом
С мороза в теплых горницах дымясь?

Скорей, скорей — все дальше! Зимней стужей
Мечту вздувает ветер. Снег валит.
Из снеговой стихии неуклюжей
Огромная страна ко мне летит.

Ну вот — приехали, и кони — в мыле,
Земля качается, как колыбель,
Я говорил, волнуясь, о светиле,
Что каждый день встает из их земель.

Смеялись добродушно московиты:
— Зима у нас, ослепли от лучин… —
Но видел, что гордились домовитым
Кремлем и ростом сказочным мужчин.

А солнце! — розовое спозаранок —
Рукой достать! Какая красота!
Вот почему в глазах московитянок
Волнует голубая теплота.

Как полюбил я русские рубашки,
За чаем разговоры про народ.
Под окнами трещит мороз, а чашки
Дымят, и голос мне грудной поет,

И колокольни, хором надрывая
Всю нежность бархатных колоколов, —
Как жалоба прекрасная грудная
На пышные сугробы зимних снов.

А утром пушки будят странный город,
Весь розовый, в дыму и в серебре,
И вспоминают Индию соборы,
Грустят о нежной бронзовой сестре.

Там пальмовая роща снегу просит,
Морозов ледяных и теплых шуб,
Все снятся ей крещенские заносы,
Медвежий храп и дым московских труб.

Озябла стража в инее мохнатом,
Скрипят полозья, и бежит народ,
На башенных кремлевских циферблатах
Страна векам тяжелый счет ведет.