Адама вылепил господь
Из глины, сделал чудо!
Была земля, а стала плоть —
Бездушная покуда.
Но вдули в ноздри Элохим
Ей дух — всему начало,
И чем-то стал чурбан живым!
Оно уже чихало.
Но и чурбан с душой пока
Был все ж получурбаном.
Тут Ной наставил простака:
Снабдил его стаканом.
Хлебнул облом — и хоть летай!
Пошло тепло по коже.
Вот так же всходит каравай,
Едва взыграли дрожжи.
И так же твой, Гафиз, полет,
Пример твой дерзновенный,
Под звон стаканов нас ведет
Во храм творца Вселенной.
Чуть с дождевой стеной
Феб обручится,
Радуги круг цветной
Вдруг разгорится.
В тумане круг встает,
С прежним несходен:
Бел его мутный свод,
Но небу сроден!
Так не страшись тщеты,
О старец смелый!
Знаю, полюбишь ты,
Хоть кудри белы.
Все слилось в узоре пестром —
Небо, скал окружных грани.
Стал незрячим бывший острым
Взор мой в утреннем тумане.
Иль визирь для жен любимых
Склон горы покрыл шатрами?
Иль на свадьбе у султана
Шумный пир цветет коврами?
Красный, белый, вперемежку!
Звезды, брызги — так красиво!
Ну, Гафиз, на Север мрачный
Как пришло Шираза диво?
Это маки полюбовно
Расселились на поляне
И соседствуют бескровно,
К посрамленью бога брани.
Мудрый скрасит и в пустыне
Сушь песков цветами, дерном,
И блеснет ему, как ныне,
Солнца луч в пути неторном.
Манит флейтой Эрот
В темные чащи.
В поле трубит поход
Арес грозящий.
Сердце бы в плен взяла
Нежная сила,
Если б труба не звала,
Смерть не трубила.
Флейта спорит с трубой,
Гром барабана!
Весь я в разладе с собой,
Это ли странно?
Флейта чарует, маня,
Трубы ярятся.
Бешенство душит меня.
Что ж удивляться?
В блеске утра сад росистый,
Роз и лилий ароматы,
А подальше — старый, мшистый,
Тихо спит утес косматый.
Лес приветливый у склона,
Замок ветхий на вершине,
И вершина примиренно
Наклоняется к долине.
Пахнет так, как там, где юны
Были мы, где мы любили,
Где моей кифары струны
Зорь соперницами были.
Где под песню птицелова
Чаща тихо шелестела,
Где, свежо и бодро снова,
Сердце брало, что хотело.
Лес не старится с годами,
Но и вы не старьтесь тоже,
Дайте жизнью вслед за вами
Насладиться молодежи.
И никто вас бранным словом
«Себялюбец» не обидит.
В каждом возрасте дано вам
То, в чем мудрый счастье видит.
День угас, но с этой верой
Я несу Гафиза людям:
Радость жизни полной мерой
С жизнелюбом пить мы будем,
Пусть из грубой глины грек
Дивный образ лепит
И вдохнет в него навек
Плоти жаркий трепет;
Нам милей, лицо склонив
Над Евфрат-рекою,
Водной зыби перелив
Колебать рукою.
Чуть остудим мы сердца,
Чуем: песня зреет!
Коль чиста рука певца,
Влага в ней твердеет.
Как же выходит в конце концов,
Что человек исцелится?
Каждый звукам внимать готов,
Лишь бы им песнею литься.
Все отмети, что мешает в пути,
Коль не во тьму он, а к свету!
Прежде чем выйти и спеть и уйти,
Надо ведь жить поэту!
Пусть этой жизни медный звон
В сердце найдет отраженье!
Если чем-то поэт угнетен,
Сам сотворит утешенье.
Да, поэзия дерзка!
Что ж бранить меня?
Утоляйте жар, пока
Кровь полна огня.
Если б горек был и мне
Жизни каждый час,
Я бы скромным стал вдвойне,
Поскромнее вас.
Вот с девицей, это да,
Здесь уж не обидь!
Мил и скромен будь всегда,
Грубых — как любить?
Скромно слушай мудреца,
Ибо знает он
От начала до конца
Тайны всех времен.
Да, поэзия дерзка,
Балуй с ней вдвоем,
А подружку иль дружка
После позовем.
Ты! монах без клобука!
Что ты все грозишь?
Кокнуть можешь старика,
Скромным сделать — шиш!
Ведь от вас, от пошлых фраз —
Все вы пошляки! —
Удирал я сотни раз,
Портя башмаки.
Читать дальше