Долго я сидел и любовался
Неподдельностью ее достоинств,
Радуясь моей любви, не смея
Той, что так мила во сне, коснуться.
Тихо положив два апельсина
И две розы рядом с ней на столик,
Ускользнул я прочь неслышным шагом.
Чуть глаза любимая откроет,
Пестрое увидит приношенье,—
Удивится, что попал подарок
В дом, а двери и не отпирались.
Ночью мы увидимся, мой ангел,
И мою сегодняшнюю жертву
Возместит твоя любовь мне вдвое!
1788
О, скажи мне, милая шалунья,
Чем я виноват перед тобою,
Что меня измучила ты пыткой,
Что не держишь своего ты слова?
Ведь вчера ты, нежно пожимая
Руку мне, тихонько говорила:
«Да, приду, приду я завтра утром
В комнату к тебе, не сомневайся!»
Дверь свою прикрыл я осторожно
И ее проверил перед этим,
Радуясь, что петли не скрипели.
Что за ночь провел я в ожиданье!
Я не спал, все четверти считая,
И когда на миг я забывался,
Сердце, оставаясь неусыпным,
Прогоняло легкую дремоту.
Да, я ночь благословлял за то, что
Всех она заботливо укрыла.
Как я рад был тишине безмерной,
К тишине прислушивался жадно,
Не услышу звука ли откуда.
Если б одного мы с ней хотели,
Если б к одному стремились оба,
До утра б она не дожидалась,
В комнату мою давно пришла бы.
Пробежит ли кошка по карнизу,
Заскребется ли в углу мышонок,
Заскрипят ли в доме половицы,
Кажется: твои шаги я слышу,
Кажется: твою походку слышу.
Так лежал я долго, очень долго,
И рассвет уже забрезжил серый,
И то здесь, то там скрипело что-то.
Дверь ее? Или моя, быть может?
Приподнявшись, ждал я на постели
И следил за дверью в полусвете,
Ожидая, вот ее откроют.
Неподвижны были обе створки
И висели на безмолвных петлях.
День светлел все более и боле.
Дверь открыл сосед мой, уходивший
На свою поденную работу.
Слышал я, повозки загремели,
Отворили в городе ворота,
Разложили свой товар торговцы,
Наполняя рынок суматохой.
Вот уже и в доме заходили
Вверх и вниз по лестнице, звучали
Здесь и там шаги, скрипели двери,
Но не мог я, как от светлой жизни,
От своей надежды отказаться.
Наконец, когда уже и в окна
Солнце ненавистное проникло,
Я вскочил и в сад бежать пустился,
Чтобы слить горячее дыханье
С утренней прохладой благовонной
И тебя, быть может, там увидеть.
Но, увы, ни в липовой аллее,
Ни в беседке я тебя не встретил.
1788
I
Пусть над глупцами ученые бьются,
Строгие трудятся учителя!
Мужи мудрейшие с нами смеются,
Нас наставляют, запомнить веля:
Вздорно глупцов призывать к исправленью!
Разума дети, доверьтесь реченью —
Дурня верней оставлять в дураках!
Мерлин-старик в лучезарной могиле
В дни, когда мы еще юными были,
В схожих со мной изъяснялся словах:
Вздорно глупцов призывать к исправленью!
Разума дети, доверьтесь реченью —
Дурня верней оставлять в дураках!
Индии ль светлые чуешь высоты,
В нильские ль темные спустишься гроты,—
Всюду услышишь в священных местах:
Вздорно глупцов призывать к исправленью!
Разума дети, доверьтесь реченью —
Дурня верней оставлять в дураках!
II
В путь! Покорствуй указанью!
Как ступать тропинкой правой,
Загодя учись, дружок!
На весах судьбы лукавой
Редко дремлет стерженек:
Приглядись к их колебанью!
Кто ты? Победитель новый?
Или сам в полон попался?
Гордым молотом поднялся
Или наковальней лег?
1787
Дремлют воды. Недвижимый
Словно скован кругозор,
И с тревогой корабельщик
Смотрит в сумрачный простор.
Иль не стало ветра в мире?
Мертвенная тишина.
Ни одна в бескрайней шири
Не шело́хнется волна.
1795
Взыграло на воле,
Раздернуло тучи
Эолово племя…
И свищет беду!
Взбодрился на вахте
Седой корабельщик:
«Налягте! Налягте!»
А волны все круче,
А дали все ближе —
Земля на виду!
1795
Мне о тебе горит над океаном
Поток лучей;
Мне о тебе мерцает светом странным
Во тьме ручей.
Мне виден ты, когда дрожит в тревоге
Над далью день,
Когда мелькнет и канет на дороге
Ночная тень.
Читать дальше