Юрий Терапиано - «Тревожимые внутренним огнем…» - Избранные стихотворения разных лет

Отплывающие корабли,
Уносящиеся поезда,
Остающиеся вдали,
Покидаемые навсегда!

Знак прощанья — белый платок,
Замирающий взмах руки,
Шум колёс, последний свисток —
Берега уже далеки.

Не видать совсем берегов;
Отрываясь от них, посмей
Полюбить — если можешь — врагов,
Позабыть — если можешь друзей.

Под музыку шла бы пехота,
Несли б на подушке кресты,
А здесь — на заводе работа,
Которой не выдержал ты.

Бестрастную повесть изгнанья,
Быть может, напишут потом,
А мы, под дождя дребезжанье,
В промокшей земле подождём.

По утрам читаю Гомера —
И взлетает мяч Навзикаи,
И синеют верхушки деревьев
Над скалистым берегом моря,
Над кремнистой узкой дорогой,
Над движеньями смуглых рук.

А потом выхожу я в город,
Где, звеня, пролетают трамваи,
И вдоль клумб Люксембургского сада
Не спеша и бесцельно иду.
Есть в такие минуты чувство
Одиночества и покоя,
Созерцания и тишины.
Солнце, зелень, высокое небо,
От жары колеблется воздух,
И как будто бы все совершилось
На земле, и лишь по привычке
Люди движутся, любят, верят,
Ждут чего-то, хотят утешенья,
И не знают, что главное было,
Что давно уж Архангел Божий
Над часами каменной башни
Опустился — и вылилась чаша
Прошлых, будущих и небывших
Слез, вражды, обид и страстей,
Дел жестоких и милосердных,
И таких же, на полуслове,
Словно плеск в глубоком колодце,
Обрывающихся стихов…
Полдень. Время остановилось.
Солнце жжет, волны бьются о берег.
Где теперь ты живешь, Навзикая?
Мяч твой катится по траве.

Поднимись на высокую гору
И с вершины её посмотри
Вниз, навстречу земному простору
И сиянью осенней зари.

Там безмолвная музыка. Ею
Вся природа под вечер полна.
Тихо. Горные цепи темнеют
В ожиданье покоя и сна.

Помолимся о том, кто в тьме ночной
Клянет себя, клянет свой труд дневной,
Обиды вспоминает, униженья
В постели смятой лежа без движенья,
И перед ним — два призрачных пятна —
Окно и дверь, холодная стена…
Больнее нет обиды — униженья.

Помолимся о том, кто в час забвенья
И отдыха, без отдыха, без сна
Всю ночь перед бутылкою вина
Над грубой незапятнанной бумагой
Склоняется и дышит грустной влагой
Морей незримых, слышит шум времен:
Пусть к небу темное лицо поднимет он,
Пусть свет увидит он, пусть будет так, как надо.

Помолимся о том, кто у ограды
Иль в опустевшем доме у окна
Заране знает — не придет она.
Еще помолимся мы о страданьи,
О радостях, о горе, о желаньи,
О звездах, о Венере, о луне,
О грешниках, пылающих в огне,
Помолимся о подлых и преступных,
О нераскаянных и недоступных,
О самых гордых гордостью земной.
Но как молиться о душе такой,
Ни с кем в своем несчастьи несравнимой —
О том, кто знает, что в глазах любимой
Безвыходная скрыта пустота,
Кто ранен совестью, в ком нищета,
Кто мог бы все, и заградил уста —
Такое горе — неисповедимо.

Почему я не убит, как братья —
Я бы слышал грохот пред концом.
Я лежал бы в запыленном платье
С бледным и восторженным лицом.

Кровь ручьем бы на траву стекала
И, краснея на сухой траве,
Преломляла бы и отражала
Солнце в бесконечной синеве.

Я молчал бы, и в молчанье этом
Был бы смысл, значительней, важней
Неба, блещущего ясным светом,
Гор и океанов и морей.

Бог сказал бы: «Вот лежит, убитый,
В грудь принявший легкий лет свинца,
Сын мой младший, на земле забытый,
Преданный и верный до конца».

И лежал бы я среди бурьяна,
Звезды б разгорались в тишине,
Падала б роса, и средь тумана
Страшно было б и спокойно мне.

Пролетит над полем тёплый ветер,
В розовых лучах взойдёт заря —
Это Бог на твой призыв ответил,
Языком бессмертья говоря.

А душа твоя — в преддверье рая,
В свете несказанно голубом,
В пламени как Феникс не сгорая,
Помнит ли о нашем, о земном?