Евгений Долматовский - Товарищ мой

...Это было так недавно,
И давным-давно, быть может.
Это было в годы мира,
В годы счастья и покоя.
Мне казалось — эти чащи
Никогда еще не знали
Ни походки человека,
Ни его веселых песен.

Вдруг раздвинулись лианы,
Будто сами расступились,
И бесшумно мне навстречу
Вышел маленький охотник,
В сапогах из мягкой кожи,
В шапке из осенней белки,
Вороненая берданка
На плече его висела.
Подошел и улыбнулся
Мне нанаец смуглоскулый.

Из раскосых добрых щелок
Черные глаза блеснули.
На сто верст вокруг, быть может,
Мы с ним были только двое,
Потому и подружились
Скорой дружбою таежной.
У костра духмяной ночью
Мне рассказывал охотник,
Что зовут его Максимом,
Что из рода он Пассаров,
Из нанайского селенья,
Где отец его и братья
В рыболовстве и охоте
Жизнь суровую проводят.
Он рассказывал о крае,
Где текут такие реки,
Что коль вставишь в воду палку,
То она не пошатнется,
Крепко сжатая боками
Рыб, идущих косяками.
Он рассказывал с улыбкой
Об охоте на медведя.
Восемь шкур на жерди сохнут
У него в селенье Найхен.
Я спросил тогда Максима:
«Ты медведя не боишься?»
«Нет, — ответил мне нанаец, —
У тайги свои законы.
Если зверь на поединке
Голову мою расколет,
Брат пойдет по следу зверя
И его догонит пулей».
Я запомнил эту встречу
В крае Дальнего Восхода,
Встречу с юношей Максимом,
Меткоглазым и бесстрашным.
Звезды яркие горели,
Выпь болотная кричала,
И на берег выбегала
Темная волна Амура.

Лед прошел по рекам трижды
С той поры. На нашу землю
Враг ворвался, сея горе
И пожаром полыхая.
Я забыл Амур далекий
И таежные прогулки.
Между Волгою и Доном
Нам пришлось с врагом сражаться.

По степям гуляла вьюга,
Волком воя возле Волги.
На врага мы шли облавой,
Леденя и окружая.
И однажды после боя
Мы в землянке отдыхали,
Валенки свои сушили.

Вдруг, откинув плащ-палатку,
Возле нас возник бесшумно
Маленький боец в шинели,
В шапке из осенней белки.
Он присел и улыбнулся.
Пламя сразу озарило
В узких щелочках живые,
Меткие глаза нанайца.

Командир полка сказал мне
Горделиво: «Познакомься,
Это наш искусный снайпер,
Наш отважный комсомолец,
И зовут его Максимом,
А из рода он Пассаров,
Из нанайского селенья,
Где отец его и братья
В рыболовстве и охоте
Жизнь суровую проводят».

Я ответил: «Мы знакомы».
И Пассар промолвил: «Точно».
И в глазах его веселых
Огонек мелькнул таежный.

«Здравствуй, друг. Ты помнишь встречу
В крае Дальнего Восхода?
Ты, ходивший на медведя,
Как с другим воюешь зверем,
Что пришел не из берлоги,
А из города Берлина?»
И нанаец мне ответил:
«Я убил их двести двадцать,
И, покуда жив, я буду
Истреблять их беспощадно».
Расстегнул шинель нанаец,
И на ватнике зеленом
Я увидел орден гордый —
Красное увидел знамя.

Рано утром мы с Пассаром
Поползли вперед.
На склоне
Узкий выдолблен окопчик
Средь засохшего бурьяна.
Здесь легли мы, наблюдая
За равниной.
Перед нами
Грустная земля застыла,
Белым саваном укрыта...

Из далекого оврага
Вырывался красный выстрел.
Выл снаряд. И беспрестанно
Щелкали в бессильной злобе
Рядом пули разрывные.
Мы лежали, говорили
Про таежные закаты,
Про амурские уловы
И про лодку-оморочку.

Я сказал Максиму: «Знаешь,
По легендам и преданьям,
Бог войны и бог охоты
Был один у наших предков».
«Нет, война, — Максим ответил —
На охоту не похожа:
Зверя бил я добродушно,
То был честный поединок.

А теперь с врагом бесчестным,
С волчьей стаей я сражаюсь,
Новое узнав значенье
Слова „зверь“.
Смотри, товарищ,
Вон спускается с пригорка
Ворог. Он меня не видит,
Но ему давно уж пулю
Приготовили уральцы.
И в стволе моей винтовки
Тихо дремлет гибель зверя».

Левый глаз нанаец сузил
Так, что показалось, будто
Он заснул.
Но грянул выстрел,
И опять открылись веки.
И сказал Максим сурово:
«Это двести двадцать первый
Кончил жизнь благополучно»

«Хорошо! — сказал нанаец. —
День сегодняшний, однако,
У меня прошел недаром.
А теперь пойдем в землянку,
Должен я письмо отправить
Девушке своей любимой,
Что живет у нас в селенье,
Обучая в новой школе
Маленьких детей нанайских.
Я люблю ее так сильно,
Что мне кажется порою —
Эта сила заряжает
Меткую мою винтовку».