Евгений Долматовский - Товарищ мой

Небо синее, как на Востоке,
Пусть всегда сияет надо мной.
Люди сильные, как на Востоке,
Пусть всегда проходят предо мной.

Жить хочу! Хочу вставать с рассветом,
Чистым солнцем умывать лицо.
Разве я сумел бы стать поэтом,
Если б не был рядовым бойцом?

Никогда!
И нашей чистой правды
Не отдам в обиду никому,
Может, в яростном бою,
На травы
Упаду...
Но смерти не приму.

Пусть на пост, в холмистые просторы,
Выйдя накануне новых гроз,
Встанет Юра, старший брат, с которым,
К сожаленью, я недружно рос.

Комсомольская площадь — вокзалов созвездье.
Сколько раз я прощался с тобой при отъезде.

Сколько раз выходил на асфальт раскаленный,
Как на место свиданья впервые влюбленный.

Хорошо машинистам — их дело простое:
В Ленинграде — сегодня, а завтра — в Ростове.

Я же с дальней дорогой знаком по-другому:
Как уеду, так тянет к далекому дому.

А едва подойду к дорогому порогу —
Ничего не поделаешь, тянет в дорогу.

Счастья я не искал: все мне некогда было,
И оно меня, кажется, не находило.

Но была мне тревожной и радостной вестью
Комсомольская площадь — вокзалов созвездье.

Расставанья и встречи — две главные части,
Из которых когда-нибудь сложится счастье.

Хозяин смотрит пристально во мглу:
Не дождь ли стукнул пальцем по стеклу?

Бегут, шумят осенние ручьи.
«Кто там?» — «Откройте! Это мы, свои...»

Солдаты, нагибаясь, входят в дом
И греют руки на огне рудом.

С тяжелых касок капает вода.
Подмокли папиросы — вот беда.

Мы дальше шли, продрогшие насквозь.
Дождь падал прямо, падал вкривь и вкось,

Но нас обогревало и вело
Зачерпнутое пригоршней тепло.

Кто б мог, как мы, в лесах, где шли бои,
Стучать в окно и говорить: «Свои!»?

В старом замке родовом,
Окруженном темным рвом,
С башней, где живет сова.
Где на гребнях стен — трава,
В древнем замке родовом
Ночь сегодня проведем.

Рыцарь с круглой головой,
Рядом — в каске часовой.
Свет лиловой лампы слаб,
Бледен луч штыка.
В замке расположен штаб
Нашего полка.

Рядом, за цветным стеклом,
Ветер, сырость, бурелом.
Августовские леса
Завтра мы пройдем.
Ранней осени краса
Никнет под дождем.

Спят казаки на полу,
Радио поет в углу.
Джаз бубнит, и телеграф
Медленно гудит,
А с портрета старый граф
На меня глядит.

На стенах висят клыки,
По углам блестят штыки.
Радио поет в ночи,
Радио поет.
На Москву переключи —
Полночь настает.

А в Москве, в Москве у нас
Бьют часы двенадцать раз.
Древних башен тишина
Так недалека.
В звон курантов вплетена
Ниточка гудка.

Может, это синий ЗИС
К набережной мчится вниз?
Может, ты сейчас идешь
Вдоль Москвы-реки?
Легкий глянцевитый дождь,
Тихие гудки.

В латах рыцари стоят.
На полу казаки спят.

За фольварком, за чернолесьем,
где-то Петух пропел о наступленье дня,
И возвестила красная ракета
Начало пулеметного огня.

О чем мы говорили перед боем,
Когда лежали на траве сырой?
Да обо всем, что связано с покоем,
С далекою осеннею Москвой.

Кого мы вспоминали перед боем?
Друзей, не побывавших под огнем,
И женщин тех, которых мы не стоим
И все еще девчонками зовем.

Земли щепотку я с собой не брал
Но кто из нас не ощущал тоски,
Когда последний город отмерцал
И за холмами скрылись огоньки?

Не горевал, как в древности, Путивль,
Но ждали оперсводку вдалеке,
Из тех лесов, где стрелки на пути
И надписи на польском языке.

Из тех лесов, где образы мадонн
На перекрестьях гравийных дорог.
Казаки пели про широкий Дон,
И был, как Дон, их конный строй широк.

И думал я, шагая по лесам,
Среди разбушевавшейся земли:
Как хорошо, что мы родились там,
Как хорошо, что мы сюда пришли.