Александр Рославлев - В башне

Чтоб знали мы, что вечно: жизнь иль смерть.

Любите так чисто и свято, как звери,
Любовь — это солнце в полдневной красе,
Любовь — это в вечность раскрытые двери.

Любите, как звери, любите и все
Коснетесь безумств переполненной чаши,
Иль сердце омоете в красной росе.

Что может быть ярче, что может быть краше,
Звериного счастья двух юных сердец.
Берите его, каждый миг оно — ваше….

Кто зверя связал, тот насильник и лжец,
Тот жизни солгал, изнасиловав тело,
Пусть женщина — «самка», мужчина — «самец»…

И это прекрасно, коль сильно и смело;
Любить и дарить человека земле,
Чтоб солнце в крови его вновь пламенело.

Всевластна любовь и в добре и во зле.
Любите ж, поймите весь ужас потери:
Прожить, не любя, до морщин на челе.

Любите, так чисто и свято, как звери.

О слава, слава, скользкая тропа!
Сегодня ты увенчан и прославлен
И рукоплещет шумная толпа,

А завтра после пыток обезглавлен,
И палачом твой бледный, страшный лик
Толпе, тебе рукоплескавшей, явлен.

Безумьем ты, иль разумом велик.
Не пей из чаши работворной власти,
Отравлен тот, кто к ней хоть раз приник.

И на пути к твоей заветной страсти
Не доверяйся кораблю толпы,
На кораблях толпы гнилые снасти.

Как много их разметано в щепы!
Я б властвовала» но предпочел иное:
Направил в горы твердые стопы,

Достиг вершин и вот теперь вас двое.
А жизнь, как сон, которого уж нет,
Нас двое: я и солнце золотое.

Отсель глашу мой радостный завет:
— «Кинь города — смятенных душ плененье,
Цари один, неси на горы свет

И презирай людское поклоненье».

Из глубины померкнувших столетий
Явил ты мне, непонятый мой брать,
Твой жгучий терн в его победном свете.

Пусть гнусы о предательстве кричат!
Их мысли тупы, на сердцах их плесень,
Постичь ли им твой царственный закат.

Ты — свет певцам для вдохновенных песен,
Ты, как на башне, — выше облаков,
Откуда город меж просторов — тесен.

Проклятый город, медлище рабов,
Где скорбно — бледный, нищий их учитель
Бросает зерна рабских, нищих слов.

И с башни в город сходишь ты, как мститель,
За их права, несешь ковчег борьбы,
Чтоб дать им мощь и пирную обитель.

Вот распят Он, но лик его судьбы
Не возбудил кровавой жажды мщенья.
Рабы стоят и смотрят, как рабы.

Ты проклял их. Преодолев сомненья,
Прозрел в веках достойнейших тебя,
И смерть твоя — святое утвержденье,

Что ты спасал, страдая и любя.

Над морем и городом в башне живу.
Я песни пою одиноко.
Там волны, там люди, как сонь наяву,
Его я изведал до боли глубоко.

Отсюда виднее мне зори востока,
Своими соседями птиц я зову,
И рад, что давно и высоко
Над морем и городом в башне живу.

О эта ночь!.. с тех пор моя душа,
Перестрадавши тысячи распятий,
Питает солнце, огненно дыша.

Казалось, в каждом громовом раскате
Был черный смех всех ужасов земли,
Весь пирный ад их каменных зачатий.

В разрывах туч, которые ползли,
Как пьяные, незрячие уроды,
Метлища молний яростно мели.

Один удар, обрушившись на своды,
Потряс всю башню, треснула стена
И загудели в зал подземный ходы.

Еще удар, еще… и тишина
Безумней самой богохульной клятвы.
И в этот миг предстал мне Сатана.

«Вот полдень мира», рек он, «на закате вы
Придите все опять моим путем,
Прославь мой серп и предскажи час жатвы».

Я внял и с гордо поднятым челом
Вещал повсюду голосом столетий,
И каждый час был мрачным торжеством.

Но как-то раз в цветах, в весеннем свете,
Увидел я играющих детей,
Стал говорить им и смеялись дети,

И я постиг вернейший из путей.

Мне тесно здесь, как в тесной западне,
Я о полях мечтаю, как о чуде,
И с едко болью мыслю о весне.