Изабелла Худолей: В вокзальной суете

Не простила. Никогда не прощу. Ему — тем более. И не только за его грех перед своими собственными детьми, а за то, что сказал это человек, так хорошо знавший меня. Значит, это не просто ошибка, оговорка. Это удар по больному месту. Даже Бог не прощает такого, а карает. А я совсем даже не всепрощающий, а земная, истерзанная душа.

Если я чего и боялась в то время, то где — То вторым, третьим планом сознания я боялась ожесточиться. Если этого не произошло, то в том повинны теперь мои единственные дети, которых я лечила. Когда мне становилось невмоготу, я заходила в палату новорожденных, брала на руки этот тепленький сверточек, и где- то внутри отпускало, появлялись спасительные слезы. Теперь я знала, сердце на клочки не разорвется…

В основе этого стихотворения, а потом и романса лежит подлинный факт. В весьма зрелом возрасте я решила предпринять одну очень опасную авантюру. Намерения были благими. Я надеялась, что серия операций на костях позволит мне вновь обрести ноги, а вместе с ними еще несколько лет хирургии. Как опытный врач, я понимала, что риск велик и он прежде всего анестезиологический. Инфаркт, тяжелая гипертония — это еще не все мои приобретения быстротекущей жизни. Однако мой собственный решительный настрой пересилил уговоры коллег, близких. На всякий случай привела в порядок могилы близких. У Марины и мамы по плите серо — зеленого уральского гранита. У отца, бабушки в Павловской — глыба розового карельского. Имущественных дел, за отсутствием такового, не предвиделось, наследников — тоже. В таком тревожно — упрямом состоянии духа подъезжала я к Питеру, где предполагалась эта серия операций. И вот в вокзальной суете мне привидилась моя мечта в виде прошедшего мимо вагона молодого человека. Рванулась я за ним, да вовремя остановилась. Не мог быть Анатолий таким молодым, он ведь даже старше меня. То юность моя промелькнула мимо вагонного окна. Позже, по приезде домой, написала я романс на эти стихи. Вначале в низком регистре, простужена была сильно. Потом все выше и выше. Концертмейстер предложила менять тональность по мере того, как нарастает напряжение в ходе

исполнения. Получилось. И вот, когда я на пределе своих вокальных возможностей почти кричу: «Но я стою, стою не в силах оторваться», потом внезапно, как бы обессилев, замолкаю, на уши давит гробовая тишина в зале. Мне сказала одна девушка, что последующим моим словам «и вовсе не хочу я прошлое вернуть» она не верит. Может быть, так оно и есть. Каждый верит в то, к чему он стремится, и видит то, что хочет увидеть.

Вестей от Анатолия я не имела с 1978 года. Знала, что он служил в Германии, а потом — вроде бы в Москве. Человек он широких интересов, но о роде его деятельности теперь я не подозревала. Объявился он по телефону в апреле 93–го. Наша кафедра принимала тогда гостей из многих бывших республик. У нас в городе собрался тогда большой студенческий форум по детской хирургии. Специальность эта сравнительно молодая и малочисленная по числу занятых в ней людей. Все заведующие кафедрами страны знают друг друга в лицо, по имени и дорожат такими ежегодными встречами. Это действительно роскошь — такое человеческое общение. Вот они и съехались почти отовсюду, невзирая на границы.

Мне хотелось, чтобы мои близкие друзья — хирурги из районов края обязательно побывали на этой конференции. А чтобы их пребывание было не только полезным, но и приятным, я разместила их в своей квартире. В обед мы шли ко мне, где с помощью мужа я заранее готовила обеденный стол. К нам обязательно присоединялся кто‑то из моих иногородних или местных приятелей. Короче, компания коллег и единомышленников собиралась хорошая. Во время такого обеда и раздался телефонный звонок Анатолия. Я долго не могла понять, кто это и что ему от меня надо, а когда поняла, быстро взяла себя в руки и под радостный шум моих сотрапезников сообщила, что мой дом всегда открыт для друзей. В этом можно убедиться сейчас, сегодня, завтра и так далее. Он сказал, что такой возможности у него нет, но в сентябре он обязательно это сделает. Обязательность Анатолия, как мне было известно, величина весьма непостоянная, так что я отнеслась к этому звонку и обещанию, как они того заслуживали — несерьезно.