Изабелла Худолей - В вокзальной суете

По горячим следам «подружки» дали правдивые показания, потом от них отказались. Вычислить убийц было делом несложным, но и неблагодарным тоже. Среди них были волчата из медуновского логова, что располагалось в квартале от места убийства.

Я билась, как рыба об лед. Стучала, взывала к справедливости. Эта неравная борьба с системой и удержала меня на земле в те страшные дни. На Земле, которая опустела для меня и опостылела мне… Я обращалась в разные московские инстанции, включая самые высшие, оттуда нагоняли волну к нам, но дойдя до этого мерзкого логова, она превращалась в ласковый шипящий прибой, который лизал ноги моим мучителям.

Едва приехавшие следователи тут же уезжали. Шелленберг медуновской рейхсканцелярии, омерзительный тип С — ко, ходатаям по моему делу недвусмысленно поведал, что его очень заботит моя активность, хотя это можно понять и в моем положении

вполне можно рехнуться, что, вероятно, и произошло. Иными словами, меня предупреждали, что правосудия я не добьюсь, а в психушку меня упрячут. О лечебной и преподавательской работе после можно было и не говорить.

Тогда я с помощью друзей прибегла к частному расследованию. Убийцы, уверенные в своей абсолютной безнаказанности, вели себя нагло. Они осквернили могилу дочери. Их личности были установлены моими дознавателями. В то же время мерзко было видеть заячьи петли проституток Фемиды. Самого главного лиходея из их числа кара настигла вскоре. Мой односельчанин, поднявшийся тогда в верха, просил его лично взять под свой контроль ход расследования. Потом я узнала, что успехи в дознании низших чинов им, только им пресекались под корень.

Он был безумно труслив, этот мерзавец с крупными звездами прокурора. Его служебная машина, где он сидел рядом с шофером, неслась навстречу аварии, и это было очевидно. Аварии не произошло, если не считать таковой потертое крыло. Машины разминулись. А этот, походя вершивший приговоры над жизнью других, умер от страха. У него не было повреждений, сердце труса остановилось в диастоле. Я это видела своими глазами и вполне разделяю французскую мудрость, что труп врага не воняет, а пахнет.

Зло, однако, неистребимо. Шестерка, которым в те годы повелевал этот монстр и который непосредственно давал команды о прекращении расследования, о квалификации факта как несчастный случай, а затем как самоубийство, ныне сидит в кресле своего бывшего хозяина. Куда же ты смотришь, Господи?!

Да что там эти доморощенные тараканы, мимикрирующие под любой режим! В те самые дни, когда происходили события, описываемые в следующей главе, из осажденного Белого дома выскочил его «принципиальный» защитник С — ко, в недавнем прошлом Шелленберг медуновского двора, что грозил мне психушкой, выскочил для того, чтобы в какой‑то там кормушке урвать вспомоществование разогнанным парламентариям. Хороший куш, если верить «Аргументам и фактам». А я верю, знаете ли. Кошка чуяла, чье мясо съела, потому и побежала урвать еще. Позже был указ, лишавший этой льготы особо оголтелых, куда он, конечно, попадал. Да поздно, этот успел.

Но я забежала далеко вперед. Тогда же, когда я билась

подранком в надежде хоть на возмездие, люди, пережившие подобное, говорили мне, что страшным запоздалым ударом по свежей ране будут обращения к погибшей в письмах ничего не ведающих друзей. Поэтому я известила всех, кого вспомнила. Вполне сознательно я не написала только приятельнице, которая вот уже третий год дорабатывала где‑то во Франции под Парижем. Ее Марина, ровесница моей, оставалась дома под присмотром бабушки и моим. Мы не писали матери даже тогда, когда девочка серьезно болела и лежала у нас в клинике.

Анатолию я написала в числе других. Он мне ответил, где писал, по его мнению, в порядке утешения, что скоро и ему придется платить по счетам. Старший, оставленный им сын, ровесник Маньки, уже имеет осложненный путь. Хоть бы не пришлось платить такую цену! Меня- покоробило такое сравнение: чем же похожи ситуации?! Он оставил детей, бросил сыновей нй беспутную мать. Я же отдавала своей все, не расставалась с ней никогда. Все‑то все, но только то, что оставалось от хирургии… А заговорил он о своих детях неспроста. Видно, больная тема. На том и успокоилась в тот раз.

И вот уже спустя несколько лет, в письме от 23.08.78. г. между делом, как бы походя, он позволяет себе менторствовать, поучать меня без всяких провокаций с моей стороны, сообщать мне свое драгоценное мнение об этой трагедии. «…До сих пор придерживаюсь мнения, что в этой грустной истории ты не смогла проявить своих лучших качеств и возможностей. Прости мне этот суровый выговор.»